[фанфик] Феллоу из Штормглена

Пентрагосса-fordragon · Декабрь 16, 2018, 6:44д. п.

1.
Две девочки сидели над колодцем.
Ласковое солнце их десятого лета золотой пылью лучей сверкало на их стриженых волосах.
Одна была рыжей и веснушчатой, непоседливой, словно ветерок под этим летним солнцем, игравшем искорками в её зелёных глазёнках, другая – тёмноволосой и медлительной, словно вода в глубоком речном омуте и с такими же глубокими тёмно-зелёными глазами. Обе голоногие, в коротких деревенских платьицах, похожие, как и положено сёстрам.
– Как ты думаешь, Кэндис, волосы быстро отрастут? – обиженно изогнув губки, спросила рыжая.
– Ну, хватит тебе горевать, - отводя руку сестры от ёжика стриженых волос, сказала черноволосая: - Маму тоже постригли, и она не горюет, а у неё волосы были длиннее твоих!
– Тебе-то легко говорить, ты без волос не выглядишь как дунутый одуванчик!
– Уайти, а ты и с волосами как одуванчик! – и сестрёнки рассмеялись.
– Смеётесь, ведьмы! – окрикнул их противный мальчишеский голос. Группа грязных детей, ровня сёстрам – тоже десяти-девяти лет сгрудилась у заросшего крапивой забора на углу улицы: - Досталось и вам? И вас остригли тоже?! Поняли теперь, каково на деревню мор наводить?! – кричал самый смелый, белобрысый, и стриженный наголо мальчишка.
– Что? – вспыхнула Уайти, вскакивая. Ситцевое платье хлопнуло по тонким, как былинки, ногам девочки. Кендис поспешила встать тоже.
– Что вы забыли, чья мать за вами ухаживала? Ты, Билл Смит, не тебе ли я носила лечебный отвар и не твоя ли бабка говорила мне «спасибо»?
– Уайти, постой, - негромко попыталась остановить её Кэндис.
– Не наша ли мама заразилась от вас, и болела сильнее всех?! И всех вас лечила?!
– Это она всех заразила! – в запальчивости выкрикнул чей-то детский голос.
– Ах, так! – не выдержала Уайти и замахнулась рукой. Меж тоненькими пальцами девочки заклубился зелёный туман, маленький, колючий шарик на узкой детской ладошке – бедняга Билл Смит, зубоскал и забияка, в испуге присел, но Кендис вдруг сделала шаг и ударила сестру по занесённой руке.
– Довольно!
Уайти обернулась, ещё пылая гневом.
– Хватит, сестра! – повторила Кендис: - Мама нам говорила – нельзя проклинать людей! Хочешь стать злой ведьмой?!
– Да-да, нельзя! – подхватили дети: - Если станешь злой – мы тебя сожжем на костре!
– Нет! – топнула ногой Уайти: - Неправда. Я не злая! Я хочу быть доброй! – вскрикнула она так, что слезы брызнули из глаз. Младшая сестра обняла её – и пусть смеются, она её сестрёнка, ей нельзя плакать!

– Дети, - раздался негромкий и спокойный голос отца: - Уайти, Кэндис, хватит играть. Вы нужны маме.
Высокий, чернобородый, в белой рубашке и жилете, он повернулся и пошел к дому, не дожидаясь, когда девочки догонят его.
– Папа, папа, - первой спросила непоседливая Уайти: - Что случилось? До обеда далеко…
– Кто-то заболел? – предположила более практичная Кэндис.
– Сосед привёл барана. Сами увидите.

Сосед – Балд Джонсон, крепкий краснолицый бритоголовый старик в фермерском комбинезоне неуверенно топтался у распахнутых дверей сарая, откуда уже струился дымок, сладко пахнущий целебными травами. Мама – худенькая и рыжеволосая, как Уайти, тоже стриженная под мальчишку, хлопотала вокруг красавца-барана, то и дело закатывающего в припадке слезящиеся гноем глазки, то пытающегося лягнуть себя в брюхо.
– Барашек, – сказала Кэндис, не зная, как начать разговор. Ведь с мистером Балдом они уже виделись, а с мамой здоровались ещё утром. А если кашлять – то ещё чего доброго, подумают, что заболела.
– Да вот, свалился чего-то… – виновато потупился перед ведьмиными дочками старый Джонсон.
– Когда заболел? – спросила мама, выпрямляясь. Она была не в рабочем, чёрном, а в домашнем бежевом платье и кухонном фартуке – видать, и правда срочность была такая, что даже мама не успела переодеться.
– Да вот, намедни. Нас-то понимаете, этот новый мальчишка, пастух, не устраивал. Вечно спит в поле, за овцами не следит, понимаете… ну так мы, этого, пока община его не выгнала, своих овец отдельно пасли… вот как в стадо овец вернули, так и началось…
– Где пасли?
– Чё?
– Где пасли, спрашиваю?
– Ну, где пасли… ясное дело – подальше от стада, чтобы этот мальчишка не учудил чего. Вчерась у Чёрной дубравы – там трава, знаете, гуще…
– У Чёрной Дубравы?
– А что, там не написано, что только ведьмам можно!..

Барашка на этих словах вырвало прямо в корыто, и мама оттащила его в сторону и вывалила на середину двора. Девочки ахнули – на солнце, среди зелёных комков жвачки и малоаппетитной пены ясно были видны серебристые нити паутины.

– Скот не пасут у Чёрной дубравы не потому, что там водятся ведьмы, а потому, что в Чёрной дубраве водятся пауки, чья паутина попадается в траве!
Вот от этого твой баран и заболел.
– Так, это… остальные овцы тоже?
– Тоже, наверное, если не хуже. Смотри – паутина не серебристая, а белая почти. Она уже старая, на такой часто заводится плесень. Мы её используем в отварах для гадания – от них вещие сны наяву снятся. Твоему барану такой сон и приснился – вот и падучая. Но другое дело, что кроме яда, там иногда болезни заводятся. А вот это уже плохо, раз ты своих овец в сельское стадо отвёл…
– Вот проклятье… - старый фермер почесал бритый лоб: - Вы уж поможите как-нибудь, выручите меня, бедолагу… озолочу! Ну не хватало на старости лет ещё и «отравителем» прослыть. Да ещё аккурат после морового поветрия!
– Конечно, конечно… девочки!
– Да, мама? – выступила вперёд Уайти.
– Возьмите соль в амбаре и инструменты. Помогите отцу. Милый - отправляйся к загону, постарайся объяснить пастуху и старейшине, что нам угрожает…

Отец кивнул, девочки наперегонки бросились Кэндис – в дом, Уайти – в амбар. Хлопнула дверь, на бегу Кэндис чуть не запнулась за занавеску, топнула босой ногой по жалобно скрипнувшей половице, нашла отцовский саквояж с инструментами и прихватила с вешалки длинный верёвочный недоуздок – для больного скота. Вылетела, увидела – Уайти уже стоит с мешочком соли, а отец, держа в зубах трубку и улыбаясь, придирчиво рассматривает пучки сушеных трав.
– Папа! Твои инструменты!
– Молодец, дочка, - похвалил отец, подхватывая саквояж: - А я-то думал, куда верёвка делась…
– Мы же ту собаку большую в доме лечили…
– Точно. Пойдём.

Стайка ребятишек ещё не успела разбежаться, когда девочки с отцом вышли за калитку. Дети разом оглянулись на них – отец на ходу повернул к ним лицо и сказал:
– Билли Смит-младший, правдивы ли слухи о ваших быстрых ногах?
– Ваша Уайти меня никогда не обгонит, мистер Фэллоу, - с ехидством ответил мальчуган. Уайти вспыхнула, но рука отца на плече удержала её – маленькую.
– Значит, беги к деревенскому старшине, пастуху и в Штормглен к коновалу. Скажи, что овцы Джонсонов заболели и надо действовать быстро, пока всё стадо не пало.
– Да, мистер! – не только один Билли, а, конечно, вся стайка детишек рванулась вдаль по улице.
– В Штормглен? – переспросила Кэндис.
– Конечно. Для его ног это всего час пробежки, а дядя Вакхус лучше всех разбирается в пищевых отравлениях скота.
Девочки и их отец свернули с главной дороги на тропку, и, обогнув заборы и ограды, вышли к загону, полном жалобно блеющих овец. Новый пастушонок – ненамного старше девочек, носился как зайчонок, с заломленной на затылок шляпой, похоже, не знающий - звать на помощь, или плакать.
– Так, молодой человек, – решительно сказал отец: - Овцы Джонсонов отравились. Вы помните, как выглядит их тавро?
– Да-да.
– Отлично. Значит, приступайте к своим обязанностям, мистер, - отец засучил рукава, и повернулся к дочкам: - Кэндис, спустись по склону, я видел в балке кустики погибельника, нарви как можно больше.
– Кэндис – копуша, - сказала Уайти: - Давай я, папа. Я быстрее!
Темноволосая девочка потупилась. Она ненавидела, когда ей пеняют её природной медлительностью.
– Кэндис – аккуратная. А ты вечно кроме погибельника ещё и ромашек с васильками притащишь. Мне твои быстрые ноги нужны здесь – помоги мистеру… Шерпу?
Пастушонок непонимающе оглянулся и близоруко заморгал глазами.
– Да, мистеру Шерпу. Думаю, его кнут сейчас небольшой помощник. Ищи тавро Джонсонов и помогай…
Дальше Кэндис уже не слушала – она соскользнула по склону заросшей травой балки, и пристально вглядываясь в заросли, стала торопливо собирать, опытной маленькой рукой вырывая из земли неприметные серые колючки…
_https://a.radikal.ru/a18/1812/51/222f219362fe.jpg

Пентрагосса-lich-king · Декабрь 16, 2018, 6:49д. п.

2.
…Домой они возвращались героинями. Довольная-предовольная Уайти, как гномская принцесса, восседала верхом на подаренной в счёт лечения, миниатюрной, словно игрушечной, овечке; тоже довольная, но менее шумная Кэндис, которая порвала юбку, шла рядом, загораживая от чужих глаз разорванный подол овечкой. Отец, старейшина, дядя Вакхус и мистер старый Балд Джонсон шли впереди, негромко переговариваясь:
– Вот оно, каким боком-то недоверие выходит… Чуть вся стадо через меня не извели… – переживал Джонсон.
– Не берите в голову, сосед. Со всяким может случится. Благодарите небо, что вовремя вас надоумило за помощью обратиться.
– Почему вы не огородите окраину Блеквуда оградою? – спросил дядя Вакхус, всё ещё в городском костюме: - Не раз ведь в нём случаются всякие неприятности.
– Нельзя. Ведьмы не позволят… - вздохнул старейшина.
– Дорогой кузен, неужто ваша супруга…
– Нет. Тут всё сложнее, чем кажется…

…Была глубокая ночь, когда Кэндис вдруг внезапно проснулась. В доме было темно, только за окном прыгали какие-то оранжевые блики. Она толкнула недовольно заворочавшуюся Уайти, и кивнула на странное действо за окном.
– Пожар? – неуверенно спросила сестра.
– Нет, вроде… - и тут дверь внезапно распахнулась, и странные фигуры, в масках, белых рубахах с длинными рукавами и в костюмах из перьев, ворвались в светёлку. Девочек подхватили на руки, заткнули рот рукавом, ещё пахнущим свежестью, и вытащили во двор, ярко освещённый факелами. Странные, диковинные ряженные стояли повсюду – кто в перьях, кто в листьях, кто в звериных шкурах. Много женщин, но были среди них и мужчины. В центре круга стоял самый страшный из гостей – большой, толстый великан в фиолетовой маске с ослиными ушами и оленьими рогами. Руки у него были из дубовой коры, и говорил он голосом дяди Вакхуса:
– Я слушал ветра, травы, землю, и воду, текущую под землёй и над нею. Правда ли, что сказали они? Правда ли, что дочери Фэллоу выросли, достаточно, чтобы уразуметь суть Старых Обычаев? Что они различают благо - от вреда, готовы хранить урожаи и оберегать лесного зверя, служа по справедливости, и нигде не допуская ущерба? Готовы ли они слушать голоса трав и делить боль безголосых?
Уайти и Кэндис переглянулись. Потом кивнули друг другу:
– Готовы.
– Уайти, дочь Фэллоу – ветер прошептал это имя первым. Здесь ли ты?
– Здесь, – гордо сказала Уайти, делая шаг вперёд. Совсем хрупкая и тоненькая в белой ночной рубашке, она гордо вскинула стриженную рыжую голову, вспыхнувшую золотом в свете факелов.
– Готова ли ты говорить с лесом и полем, видеть мир глазом птицы и зверя, и хранить колосья хлебные и плоды земные пуще детей своих?
– Готова.
Женщина в маске совы, украшенная зелёными ветвями ивы – так похожая на маму, подошла и надела на голову Уайти венок.
– Ветер говорил, что есть ещё одна… - задумчиво стал оглядываться великан.
– Кэндис, дочь Фэллоу, - смело назвала Кэндис себя.
– Твое имя шептал мне ветер, травы хвалили твои руки, а земля открыла дорогу к твоему дому. Готова ли ты принять судьбу ведьмы, и разделить то, что предначертано тебе по праву рождения?
– Готова, – свет факела ослепил её, и чьи-то добрые руки одели венок и ей на голову.
– Тогда, следуйте за мной! – торжественно прокричал великан с голосом дяди Вакхуса, сделав драматическую паузу после слова «тогда», и подняв обе деревянные руки, вперевалочку прошагал между двух сестер к амбарной двери, которая медленно распахнулась перед ним, выпуская ароматный зелёный дым. Кэндис и Уайти быстро подхватили под руки, и повели следом, по раскрашенному белыми узорами двору, под аккомпанемент задумавшейся тишины и их собственного взволнованного девичьего дыхания. Напуганный барашек Балда Джонсона и подаренная овечка проснулись и заблеяли.
– Ведомо ли вам значение правой и левой стороны? – спросил один из ряженных – в маске ворона.
Уайти беспомощно посмотрела на Кэндис.
– Ведомо, - ответила Кэндис: - Левая – сторона сердца, а правая – сторона руки…
– Руки, держащей мотыгу, чтобы растить хлеб, и держащей меч, чтобы защитить сердце, - закончила Уайти.
– Выбирайте, дочери Фэллоу.
Дым, опустившийся к полу, рассеялся. Кэндис прищурилась, и увидела две дорожки, в конце которых стоял великан с оленьими рогами и ослиными ушами. Одна - была поросшая свежей травой и цветами всех времён года, которые никогда не цветут вместе, а вторая – была покрыта глубоким, рыхлым пеплом, чёрным, как её волосы… или волосы её отца.
«Что выберем?» - прошептала Уайти: «Возьмём правую, да? Покажем этим мальчишкам, потом!»
«Левая – сторона сердца. Правая – сторона меча» – подумала Кэндис, и посмотрела на Уайти. Непоседливая. Живая, как ветер. Сестрёнка улыбалась, подталкивая их к правой стороне.
«Как же Уайти пойдёт по пеплу? Ведь сердце – это и есть она вся. А если что-то придётся отдать? Дары ведьм не бывают бесплатными…» - она посмотрела в счастливые глаза сестренки, и вдруг, резко взяв её за локти, толкнула её на зелёную сторону дорожки, сама - шагнув одной ногой на чёрную. Вокруг сразу запели и флейты тихо заиграли красивую мелодию в такт их шагам – шагам по пеплу и по свежей траве. А Уайти – только шире улыбнулась и пошла рядом, ступая по распускающимся цветам, и, держа за руку волнующуюся Кэндис, шагающую по тёплому-тёплому пеплу. Уайти взяла из рук великана ветку шиповника, которая расцвела бутонами роз от её касания, а Кэндис – дали сухой колос, тяжелый от спелых зерен хлеба.
– Поприветствуйте Кэндис и Уайти, дочерей Фэллоу, как своих полноправных сестёр! Пусть ваша мудрость станет их мудростью, а их тайны – вашими тайнами.
На девочек накинули наряды из листьев. Уайти опять взяла та так знакомая женщина в маске совы, а Кэндис – высокий незнакомец в маске козла.
«Можно ведь было обеим пройти по одной стороне?» - услышала девочка шепот дяди Вакхуса: «Конечно, - раздался ответ голосом мамы – мы с сестрой выбрали левую обе».
Большая, сильная рука незнакомца в козлиной маске легла Кэндис на плечико и крепко, по-отцовски, сжала его, как бы говоря: «Не бойся. Ты всё правильно сделала»…
_https://a.radikal.ru/a10/1812/3b/5d955a9444a7.jpg

Пентрагосса-fordragon · Декабрь 16, 2018, 6:53д. п.

3.
…Две девочки сидели у колодца.
Одна была в тёмном платье, подвязанном фартуком, с белой лентой в длинных иссиня-чёрных волосах, другая – в лёгком, почти детском по длине платьице, с солнечно-золотой шевелюрой, украшенной венком из блеклых цветов бессмертника.
Смешливое солнце их четырнадцатой осени, играясь, слепило глаза Кендис, когда она проворачивала рукоять, наматывая на ворот мокрую блестящую цепь с тяжеленным ведром на конце. Непоседливая Уайти, с кудрями, как рыжее облако, придерживая рукой венок, с коленками сидела на срубе, вглядываясь в глубину, словно от её взгляда ведро могло быстрее взлететь.
– Ну, хватит! – обиделась Кэндис, придержав рукоять бедром, и вытирая уставшие ладошки о фартук, который она одела поверх длинного платья ведьмы-ученицы: - Помогла бы лучше! Твою же розу, поливать вода!
– Да я почти дотягиваюсь! – крикнула Уайти, оправив короткую летнюю юбочку на коленках: - Ну, ещё пол-оборотика!
Кэндис вздохнула, и, заправив выбившиеся чёрные локоны под белую ленту, потянула неподъёмный рычаг. Уайти, пискнула, чуть не свалившись в сруб, и торжествуя, вытащила обеими руками ведро, полное прозрачной влаги.
– Давай наше…
–…убииили!.. – разорвал спокойствие такого тихого дня женский крик. Девочки вместе подняли головы – на дальнем конце улицы, который входил на королевский тракт, столпилась толпа народа. Белобрысый и подросший Билли Смит уже бежал оттуда:
– Фэллоу, где ваша мать?
– Что случилось-то? – крикнула ему уже в спину Кэндис.
Билли затормозил, подняв башмаками кучу пыли, и развернулся, крикнув:
– Мертвеца нашли! Ещё дышит! Может…
– Мертвеца?!
– Нет, избитый! На дороге…
– Так, Уайти, пошли, посмотрим. А ты, – ткнула она в Билли: - Смотри, чтобы ведро не пропало.

…Толпа расступилась, стоило им приблизиться. Причитания женщин утихли, и решительная Кэндис и улыбающаяся Уайти прошли сквозь зевак:
«Тихо, ведьмы…»
«Их-то кто звал?»
«Слава Иисусу…»
«За пастором бы сходили!»
«На безрыбье…»
– Что случилось? – спросила Уайти, увидев кого-то из своих бесчисленных знакомых.
– Лесной патруль. Выехали из Чёрной Дубравы и бросили прямо на дороге.
Окровавленный кусок мяса в виде человека – наглядное доказательство могущества и всесилия королевской власти. «Лесной Патруль» - и больше не надо ничего добавлять, если наказали они – значит, заслуживал.
– Может, браконьер… - шепнул кто-то.
Дорогая разноцветная одежда из тонких тканей, следы белил и грима на лице – нет, отнюдь не охотником в заповедных лесах был этот человек. Артистом, мимом, паяцем, господским шутом, клоуном, веселившим детей - не угодившим кому-то сильному и жестокому.
Девочки вместе склонились над несчастным, опустившись на колени. Незнакомец словно их почувствовал, и тяжело, с хрипом, вздохнул.
– Девочки, мать-то, где ваша? Не видите – помрёт же…
– Мужчины, помогите, пожалуйста, донести его, - просила Кэндис. Уайти уже взяла несчастного за руку, и тихо шепча заговоры, и изо всех сил отгоняла боль. Кто-то принёс попону, четыре мужчины осторожно подняли нечастного, и понесли его, направляемые девочками.
– Чужой ведь… – хлёстнуло по ушам, как обвинение: - Может из-за Стены, а вы его лечите.
– Ведьмы взяли – пусть ведьмы и расхлёбывают.
– Негоже человеку на дороге подыхать. Кем бы он ни был.
– Королевские люди его изувечили. Значит за дело.
– Если бы хотели убить – убили бы. А если не хотели убить, значит…
– Может, не сумели…
– Лесной патруль, да не умеют убивать? Попридержи-ка язык, пока он тебя до каталажки не довёл… - за такими разговорами зеваки довели девочек и раненого до дома ведьмы. Отец, перескочивший через ограду, открыл перед ними калитку, и ловко закрыл её перед зеваками. Четыре сильных мужчины внесли незнакомца в дом – попона уже присохла, так что оставили в подарок. Отец остался с гостями поговорить в дверях, а Кэндис и Уайти побежали к маме, которая уже развела огонь под большим котлом.
– Уайти, - строго спросила она, увидев зелёное сияние, переливающееся из рук старшей дочери в раны чужака: - Ты долго его держишь?
– С того края улицы, - ответила за сестру Кэндис.
– Ты не устала? Смотри, надо быть осторожнее…
– Но мама, ему же больно.
– Конечно больно, но если ты хочешь его спасти, нельзя тратить все силы сразу, – мама провела рукой по рыжим кудрям дочки, сняла с неё венок, и помассировала ей виски осторожным касанием.
– Спасибо, мама.
– Мы сделаем это вместе. Кэндис – за травами.

Кэндис развернулась на каблуках, и, путаясь в юбке, метнулась к двери чулана. Хлопнула хлипкой дверью, простучала башмаками по деревянным ступеням, и нырнула в пряный полумрак. Пошарила, нащупала, и встряхнула лампу со светлячками. Те всполошились, осветив кладовую неверным зелёным светом, Кэндис бросила им хлебных крошек – личинки захрумкали, перестав пугать взрослых жуков, и огонь лампы разгорелся ярче. Вокруг рядами стояли обёрнутые в сено бутылочки с целебными эликсирами, целые бочонки с бродящими составами и сушеные травы висели под потолком.
«Смесь мироцвета и серебролиста – для царапин. Синячник – для синяков, Корень жизни – снять боль от переломов» - повторяла она про себя, собирая бутыльки: «Мама и Уайти одни не справятся. Нужно ещё мазь из сребролиста – для очищения кожи… и сушеный остротёрн – на отвар для промывания ран!» Она бросила всё собранное в передник, и поспешила назад, в комнату, не забыв аккуратно поставить тяжелую стеклянную лампу на ящик перед дверью.
Раненый уже был раздет, окровавленные одежды вместе с попоной были свалены в угол. Уайти, закатив глаза, вся окутанная зеленоватой дымкой, держала его за руку и шептала наговоры, мама, торопясь, обмывала раны, поминутно поглядывая на дочку.
– Кэндис! Остротёрн взяла?
– Да, мама.
– В маленький котёл брось! Вымой руки! Поможешь мне. Неси бинты!
Отец поставил маленький столик, на котором разложил ножи, щипцы, ножницы и нитки с иглами:
– Серьёзные раны есть? - спросил он, засучивая рукава сорочки и моя руки вместе с Кэндис.
– Ушибы, переломы… слава небу, ни колотых, ни рубленных. Топтали лошадьми, – переведя дух, ответила мама: - Кэндис, быстрее! Уайти устаёт!
– Я заменю её!
– Нет! Дочка, заменишь меня. Тебе не справиться…
– Но Уайти же справилась…
– Теперь нужна сила твоей мамы. Ну что ж ты такая упрямая уродилась…
Падающую в обморок старшую сестрёнку буквально в последний миг подхватил на руки отец. Унёс, положил на мамину кровать. Мама сменила её, Кэндис – маму, взявшись обмывать раны незнакомца, а отец, вздохнув, пошел второй раз мыть руки…

У него была странная кожа – загорелые руки и шея, и белое-белое лицо. Кэндис старательно вытерла с него последние остатки кричащего грима, и, взяв из рук отца бинты, занялась перевязками. Раненый заворочался, но не издал стона, надёжно усыплённый ведьминскими заговорами мамы.
– На ночь останешься сидеть с ним, - строго приказала мама, тоже уже окутавшаяся зеленоватой дымкой: - Ни я, ни сестра тебе не помощницы… надеюсь, что хотя бы кости срастутся…
– Угу… - кивнула Кэндис, заканчивая первую повязку: - А волосы у него длинные…

Пентрагосса-lich-king · Декабрь 16, 2018, 6:55д. п.

4.
…Ночь пушистым зверьком заглянула в маленькое окошко домика деревенской ведьмы. Темноволосая девочка, сидевшая в изголовье раненого незнакомца, усердно боролась со сном, изо всех сил стараясь не клевать носом в этой чудесной тишине предутренних часов, когда молчали даже сверчки. Привычные пальчики старательно выделывали стежок за стежком, сшивая испорченную одежду гостя – добрая Мэри из Джонсонов, увидев, что в доме у ведьм все валятся с ног, вечером помогла постирать тряпки, что были когда-то дорогим костюмом. За половину ночи они высохли, и Кэндис, которой всё равно надо было сидеть до рассвета, принялась за починку.
Рядом, убаюканный колдовством, где-то в плену целебного сна ворочался и тяжело вздыхал незнакомый мужчина, и девочка, мучимая любопытством, нет-нет, да и останавливала себя на мысли, что ей хочется протянуть руку и коснуться его… нет, просто проверить, способна ли она на то же, что умеют мама и старшая сестрёнка.
У них обеих был дар, Просто силы Уайти и правда шли от сердца, и она никогда не имела с ними проблем, а Кэндис… Кэндис должна была понять умом, всё, что ей было дано. Пропустить сквозь себя аромат леса, сонное дыхание листвы, так, что пряный зелёный полумрак ударит в нос, как вода при нырке с головой, а пальцы засветятся зеленью – это нетрудно. А вот направить эту силу так, чтобы она помогла, исцелила, или заставила распуститься цветы… У Кэндис было слишком много вопросов, чтобы дать этим чудесам происходить самим по себе, как спокойно позволяла Уайти… Она отложила шитьё и протянула руку – нет, правда…
Зелёное сияние пришло из сердца, обдало холодком в подмышку, сгиб локтя и ладошку, и окутало пальцы. Дыхание сбилось, уши заложило сразу же, Кендис сглотнула и повела вдоль крепкого плеча раненого. Зелёное облачко на тонких девичьих пальцах, казалось, жило своей жизнью, клубясь в видимом беспорядке, в котором угадывались тени листьев и узоры подобные воде в стремительном потоке. Часть туманных ручейков сорвалась, и потекла по коже раненого, образуя сложную сеть, похожую на рисунок дорогой древесины. Юная ведьма заставила себя почувствовать эту тонкую паутину частью себя и потянулась к ней мыслями, чувствами и нервами…
Израненное искорёженное и опалённое дерево возникло перед её взором. Крона, безвольно поникшая увядшей и оборванной листвой, была похожа на лицо и воздетые в жесте внезапного ужаса руки незнакомца. Крепкий, уходящий сильными корнями в возвышавшийся перед девочкой холм ствол, был похож на торс и сильные ноги путника. То тут, то там были видны следы заботы мамы и сестры - то подвязанная оборванной от платья ленточкой веточка, то перевязанная пропитанной садовым варом развилка, то вообще дупло, заколоченное доской с гвоздями – работа отца. Кэндис протянулась рукой к нему – и оказалась рядом. Ветви-руки, воздетые кверху, дрогнули, и показалось, что дерево недоумённо оглядывается. Кэндис коснулась ствола – мир зазвучал подобно отпущенной музыкальной струне, словно ветер прошел по чёрной, с бархатным отливом листве, крона-лицо повернулась к девушке, и выражение страха и ужаса потихоньку сменилось недоумением, а потом – улыбкой… одна из ветвей потянулась к ней…
…Пропел петух… девочка вздрогнула, одежда, и швейные принадлежности со звуком посыпались на пол. Горизонт посерел – настолько, что на небе, цвета её платьев, чёткими силуэтами строились острые шапки крыш, и прозрачная, словно нарисованная ограда, и петух Питер, замерший на ней как маленький флюгер. Кэндис заспешила, собирая катушки и спешно намётывая стежки, уже не заботясь об аккуратности - наперегонки с гаснущими огоньками засыпающих светлячков и разгорающейся зарёй.
Прокричал второй раз петух - и острые тени легли на полумрак дома, резко разграничив белизну простыней и чистоту пола углами предметов. На одном из стежков игла блеснула солнечным бликом в глаз – Кэндис отложила шитьё, чтобы проморгаться. – увидела некрасиво глядящую в окно неотстиранными пятнами попону – засуетилась, убирая работу, проверяя повязки раненого, оправляя одежду, ища башмачки – и всё разом, выбежала на холодную улицу, и маленькими руками, потянула неподатливую попону. Надо отстирать. Смыть всё как следует, а то невежливо так отдавать. Кэндис же хозяйка!
К счастью, добрые души деревни принесли воды в дом ведьмы – полные колоды… Она ойкнула, коснувшись застуденевшей за ночь влаги, решительно принялась за стирку, выводя некстати проступившие пятна мыльным камнем и щёлоком. Деревня – тихий и пасторальный пригород Штормглена постепенно оживал, наполняясь звуками близости леса и поля, утренних домашних обязанностей. Кэндис и не заметила, когда раздался стук шагов в доме, а когда расслышала их – с радостью поспешила на крыльцо, думая, что это мама или отец….
…Это был не отец. Незнакомый мужчина в мятой сорочке с незаштопанным рукавом, весь обмотанный бинтами под одеждой – только спустя миг она поняла, она узнала, что это их гость, незнакомец, которого вчера бездыханным принесли в их дом.
– Здравствуйте, миледи, - церемонно, по-городскому, сказал он, с видимым трудом поклонившись.
– Здрасьте… – почему-то покраснев, ответила она… и неизвестно, куда спрятать мокрые руки - то ли за спину, то ли под белый передник! А он же промокнет и станет некрасивым!
– Я думал, что уже погиб… но на этом свете нашелся зелёноокий ангел, что спас меня и вернул к жизни…
– Это вас мама и Уайти вылечили, - почему-то обидевшись за них, ответила набычившаяся Кэндис: - Я вас только охраняла до рассвета…
– Значит, мама и Уайти… спасибо. А как же зовут прелестную вестницу рассвета? Или, может – отставшую фрейлину Ночи, чей мрак немеет перед оттенком ваших волос… - и улыбнулся, точь-в-точь, так же, как то дерево в видении.
Кэндис, отчего это разозлило:
– И ничего не немеет! – заливаясь пунцовой краской, выпалила она:- И вообще, вам ещё рано вставать! Нельзя, вы всё лечение загубите! – она решительно его толкнула в глубь дома, дальше к кровати.
– Постойте, прелестная леди, но поесть-то мне можно? Я, признаться, голоден… О! – он увидел лежащие сухарики возле фонаря со светлячками, и на ходу поднял один: - Можно?!
– Нет! Это сухарики для светлячков! Они испортились! – вовремя сорвавшись с крика на громкий шепот, отобрала сухарик у незнакомца: - Вот мама проснётся, и вас накормим…
– Кэндис! – послышался тихий-тихий голос со стороны маминой кровати: - Если раненый проснулся – в печке настой. Разогрей чуть-чуть и напои. А потом – пусть до обеда терпит…
– Значит, Кэндис, - улыбаясь, сказал незнакомец: - А я – Ансельм Дю Магриб, Маэстро Иллюзий из Камелота, странствующий фокусник, паяц, арлекин, мим. Кстати, что это за город? Я чужой в Вашей стране…
Кэндис показала рукой:
– Там – Штормглен, а там – Блеквуд. А мы – ведьмы, живём посередине…
_https://b.radikal.ru/b35/1812/ce/cc136a99dc52.jpg

Пентрагосса-fordragon · Декабрь 16, 2018, 7:01д. п.

5.
– Значит, вы из-за Стены Адриана?.. – полуутверждением, полувопросом, спросил отец, поглаживая короткую бороду.
– Ну, как бы вам сказать…
– Говорите, как есть, - попросила мама: - Королевские люди здесь не в чести, хоть и заповедник Её Величества. Чужих ушей в этом доме нет.
– Я не шпион, если вы хотите это сказать, - ответил гость: - Я натурализовавшийся британец, и моё рождение и обучение в Камелоте ничего не значит. Да что говорить – такими методами половина королевских магов станет врагами народа!
– Мы не ваши судьи, - ещё раз, старательно, повторила мама: - Мы лекари. Может и не лучшие, но законы выше людей никогда не ставили.
– Понятно, понятно… ведьмы же… - гость нервно хихикнул: - Простите, я иногда просто не понимаю, что говорю.
– Мама, папа, Кэндис, - вдруг громко заявила Уайти, тряхнув рыжими кудрями: - Он головой стукнулся, не обижайтесь на него.
Все рассмеялись, кроме Кэндис, которая зелёными глазами сверкнула на сестру.
– Спасибо за защиту, мой прелестный Огонёк, - церемонно поблагодарил Уайти гость: - Но меня не обижают.
– Я загодя, - пояснила Уайти, улыбаясь ему в ответ.
Кэндис бросила быстрый взгляд на гостя, потом на Уайти, а потом снова на гостя. «Огонёк… прелестный…»…
– Я и в самом деле не падал со Стены, и пришел не с севера из Камелота, а из нашей любимой столицы, Лондониума, ставшего для меня домом задолго, до того, как Волей Её Королевского Высочества мы решили отделиться от северных пиктов и каледонцев…
– Повторяю, здесь это не столь важно…- попыталась остановить его мама.
– Мои неприятности с Королевской Лесной Полицией – это всего лишь следствие моего собственного характера, а не криминальных замыслов. Я мим, циркач, фокусник. Понимаете? Зарабатываю на жизнь тем, что шучу над людьми и показываю невинные фокусы, – с этими словами, он провёл рукой возле лица сидевшей рядом с ним Уайти, и вынул у неё из уха ложку: - Вот, например.
Уайти изумлённо захлопала глазами, смешно схватившись за уши, мама и папа засмеялись. Кендис фыркнула – ну ведь он мог же и из её ушей вытащить! Она быстро поправила причёску и открыла уши, зачесав прядки назад.
– Ну и, понимаете, есть на свете люди, которым не нравятся шутки над собой, – продолжал гость: - К сожалению, мне не повезло выступить сразу перед отрядом таких.
– Королевский Пограничный Мандат сделал Лесную Полицию хуже браконьеров, - холодно сказала мать, подняв в ладонях кружку с бульоном: - Браконьеры хоть понимают, что с людьми надо быть человеками, а у полицейских кулак давно заменил мозги. Зачем понимать чужие беды, если у тебя есть право сильного?
– Ну не будь столь строга, дорогая, - заметил отец, отрезая хлеб: - А то наш гость ещё подумает, наоборот – что попал к каким-нибудь заговорщикам.
– Нет, что вы, ни в коем случае! – всплеснул руками Ансельм.
– Надо отдать должное – от полиции больше пользы, чем вреда… - негромко начал отец.
– Ну, я же с этим не спорю! Просто…
– Сила без совести – прямой путь к злодеяниям! – вслед за хлебом, отрезала тему мать.
– Нет, вы не правильно меня поняли, - отвёл глаза, и попытался улыбнуться сразу всем за столом камелотец: - Я не считаю, что Лесная Полиция совершила какое-то преступление в отношении меня. Нет, во всём, что случилось, виноват лично я. Я просто неудачник.
– А вы осторожный человек, – допивая бульон, отметила мама.
– Я странствующий клоун. И не такое бывало.
Кэндис открыла рот, но бесцеремонная Уайти опередила её:
– А вы рыжий клоун или белый?
– Я фокусник и мим. Но могу быть рыжим, если ты улыбнёшься.
Кэндис улыбнулась раньше Уайти.
– Ты обманул, - внезапно сказала Уайти, посерьезнев: - Я улыбнулась, а ты - не рыжий.
– Ну, я же это делаю не колдовством. У меня парик… - он потрогал голову: - В сумке, потерялся…
– Ну вот. - Уайти была само осуждение.
– Уайти, перестань! - не выдержала Кэндис.
– Не мешай ловить его на слове. Ты всю ночь сидела, а я ещё не наговорилась, - надула губки старшая сестрёнка.
– Нельзя так!
– Девочки! - одёрнула мать.
– Они обе прелестны. Эта строгая ночная фея, - (он посмотрел на Кэнидс) - просто неотразима в гневе, а ваш Огонёк (он улыбнулся Уайти), обладает самой редкой улыбкой на свете.
– Правда-правда? - недоверчиво прищурившись, улыбнулась рыжая Уайти.
– Самая взаправдашняя. В столице говорят, что такие улыбки лучше всех прочих, ибо созданы для поцелуев…
Тут Кэндис опрокинула стул и, хлопнув дверью, выскочила из дома.

Полуденное солнце ударило по глазам - она закрылась рукавом. Слёзы гнева и обиды душили горло, она пролетела двор и спряталась в амбаре, задвинув маленькими (“какие же они у меня маленькие!”) ручками створку двери. Сердце гулко стукнуло в груди - она обернулась.
Испуганные вторжением звери - барашек, лошадь, и маленький жеребёнок Джонстонов - жались по своим стойлам. Квадрат светлого окна бросал косой и осязаемый столб света на пол, рядом с остывшим котлом. Маленькая ведьма вытянула из волос стягивавшую их белую ленту, рассыпав чёрные пряди по девичьим плечикам, и всхлипывая, обошла холодный котёл, касаясь самыми кончиками пальчиков закопчённых стенок.
“Прелестный огонёк… лучшая улыбка…” - она с ненавистью бросила взгляд в дальний угол, где в горшочке расцветала алая роза - плод последних забот сестры: “Да все говорят, что Уайти со своими беличьими зубами - дурнушка! И веснушек у неё много!”
Он сделала шаг в квадрат света. Сзади скрипнула дверь. Кэндис обернулась - держась обеими руками за створку, в тени, стояла Уайти, в своём прозрачном платьице.
– Кэндис… - испуганным шепотом спросила она: - Ты чего?..
Младшая сестра крутанулась на пятках - чёрные волосы взметнулись, блеснув как вороново крыло в столбе света:
– Проваливай! - гневные слёзы всё-таки зазвучали в голосе: - Хочешь - так больно мне надо! Этот предатель… и ты предательница!
– Кэндис… - испуг в широко распахнутых глазах Уайти заставил сестру проглотить готовые сердитые слова: - Я чем-то тебя обидела, сестрёнка?
– А ты не понимаешь?.. - личико Кэндис исказила гримаса боли: - Столько всего, вдруг… а сама-то…
– Сестрёнка… - босыми ногами Уайти перешагнула через порог. Маленькими, как у Кэндис, ручками, закрыла створку.
– Уйди… - попросила Кэндис, пятясь: - Пожалуйста… Ну, ты красивая, я знаю, и улыбка твоя ему больше нравится, но я-то что сделаю? Уйди…
Уайти шагнула и обняла сестру. У той покосились ноги, и они вместе упали на колени, коленками на колючее сухое сено:
– Да что я могу с собою поделать. Он ведь такой… такой… - Кэндис задохнулась, и судорожно выдохнув, смогла продолжить: - Он такими словами меня называл, какими никто не называл. Он так красиво со мной говорил, как никто не говорил. И… как со взрослой! Как с самой настоящей невестой… а потом тебе то же самое стал говорить!..
– Бедная… - рыжекудрая Уайти гладила чёрные пряди младшей сестры: - Моя любимая сестрёнка влюбилась. И с первого, наверное, взгляда?..
Кэндис шмыгнула носом, пряча лицо на груди сестры:
– Да. А может с третьего.
– И приревновала меня.
– Да. - Кэндис снова всхлипнула и отстранилась, заглядывая в глаза Уайти: - А ты совсем-совсем не обижаешься?
– Мы же ведьмы, сестрёнка. Мы это понимаем лучше всех.
Они вместе поднялись на ноги, не разжимая рук.
– Приведи себя в порядок, умойся, причешись, - Уайти подала поднятую с пола ленту: - И… - она сделала шаг и, сорвав, протянула Кэндис ту самую розу, что столько выращивала вопреки всем сезонам: - Заставь его сложить своё сердце к твоим ногам.
Она воткнула цветок в причёску сестры и легонько подтолкнула к двери:
– Покажи ему, что значит - влюбить в себя настоящую ведьму!
_https://d.radikal.ru/d26/1812/2d/2ce6a2ffe07a.jpg

Пентрагосса-lich-king · Декабрь 16, 2018, 7:04д. п.

6.
…Две девушки сидели у колодца.
Одна была в лёгком, невесомом платьишке из застиранного ситца, почти прозрачном для юной фигуры шестнадцати лет, в венке из красных кленовых листьев на рыжих непокорных кудрях. Другая - в белом, городских кружевов, длинном свадебном платье с шлейфом. Венок из бумажных цветов, с невестиными синими лентами, не покрывал тёмные волосы, а лежал на коленях. Легчайшая, как паутинка, свадебная фата была расправлена и натянута на вытянутую ногу старшей сестры, и обе девушки, низко склонившись, скрупулезно выбирали из невесомых кружев мусор и маленькие въедливые семена скорполоха.
– Ну, угораздило же тебя так вляпаться… - сказала рыжая, сдувая с носа непокорную кудряшку: - Помодничать захотела.
– Надо же было мне маме в платье показаться!
– Ну и оставила бы фату в карете. Мама бы не обиделась.
Карета стояла здесь же - украшенная цветами и лентами, перекрывая улицу, так, чтобы если потерявший суженную жених надумает вернуться, не увидел бы до свадьбы невесту и подвенечное платье. Одетый в ливрею Билл Смит крутил пшеничный ус с места форейтора на передней двойке, и метал страстные взгляды в сторону Уайти, а меланхоличный Шерп дремал на облучке, надвинув кучерский цилиндр на глаза.
– Я хочу, чтобы она видела всю меня, - поправив локон в высокой короне чёрных волос, сердито сказала Кэндис: - Потом ведь не получится…
– Ничего, скажи спасибо, что мы обе - травницы, - уговаривая очередное семечко отпустить нежную нить-паутинку, усмехнулась Уайти: - Другие бы порвали всю эту красоту, пришлось бы новую покупать…
Кэндис внезапно опустила руки:
– Мне будет не хватать мамы на свадьбе. И… тебя, тоже. Очень.
– Ну, должен же кто-то с мамой сидеть, чтобы отец смог тебя довести до алтаря? Ты же его любимица… - Уайти подняла глаза: - Ты что, Кэндис?! Не вздумай нюни распустить! Тебе столько ресницы накрашивали, ты же сейчас всё смоешь!
Кэндис несколько раз моргнула, потом осторожно тронула ресницы пальчиком.
– Вроде не течёт. Не привыкла я всё-таки к этому. Как в городе всегда крашенными ходят…
– Ты очень, очень красивая. Не скромничай.
Кэндис вздохнула:
– Мама бы выздоровела. Как она поправится - жду вас в гости, в нашем лондонском доме!
Уайти опустила руки:
– Ну, ты же знаешь, что это не так просто, сестрёнка… Все ведьмы Уэльса этот год недужат, даже мы с тобой, а тут ещё и бабушкино проклятие сбылось…
– Муж говорит, что с севера будут новости… и тогда нам всем полегчает. Зачем только мама взяла папину часть проклятья на себя!
– Тогда бы и отец не смог с тобой на свадьбе быть… Эй, ты назвала его “муж”! Не торопись, дай побыть ему женихом! - Уайти улыбнулась и вернулась к чистке фаты.
– Никуда он не денется.
– От тебя денешься, как же!
Кэндис, гордая, расправила на коленях очищенный от семечек участок фаты.
– Я вам буду писать. Всё-всё-всё подробно. Чтобы вы с мамой не скучали сильно.
– Ты сама не заметишь, как лондонской станешь. Зазнаешься, нас за родню признавать перестанешь, будешь только с графьями да баронами дружить…
– Ну, нетушки. Нужны мне эти графья, я же замужем. И вообще… Помоги сложить, я твою сторону возьму.
Девушки с большой осторожностью переложили невесомый убор на коленках и кропотливо занялись другой стороной.
– Как он устроился в Лодониуме-то? С Лесной Полицией не вспоминают ему?
– Нет, он же в гриме был. Обошлось. Будет учить магии и фокусам. На дом нам хватит - а там и на детей. Привезу их сюда, станешь тёткой.
– Не-не-нетушки, не хочу я в тётку превращаться! Я ещё не нагулялась!
Сестрёнки рассмеялись.
– А я тебе мужа из Лондониума привезу. Графа или барона, - с полной серьезностью сказала Кэндис.
– Не нужны мне твои графья!.. - вспыхнула пунцовым цветом Уайти.
– Ага! Ну-ка, рассказывай… кто из мальчишек?..
– “Ну-ка”, вставай и одевай. Всё, закончили. Не хватало тебе на свадьбу опоздать…
Каблучки белых туфель Кэндис стукнули о мостовую. Уайти приподнялась на цыпочки босых ног, и белоснежной фатой скрыла лицо счастливой сестрёнки…
_https://c.radikal.ru/c02/1812/dc/331c174db5cb.jpg

Пентрагосса-fordragon · Декабрь 16, 2018, 7:11д. п.

7.
_https://b.radikal.ru/b41/1812/62/3731e881a834.jpg

…С рассвета облака обещали первый снег, но он всё стеснялся выпасть над Лондониумом. День, пахнущий дымом, вступил в свои права - по замёрзшей мостовой звонко стучали подкованные копыта лошадей, и скрипуче катила колёса какая-то несмазанная телега.
Кендис, в домашнем платье, с распущенными с утра волосами, выглянула в окно - и точно, длинная телега, запряженная маленьким горным тяжеловозом, подворачивала к их крыльцу. Человек в кепке и комбинезоне, по виду - плотник, спрыгнул с неё и скрылся под аркой крыльца.
Кэндис, схватив расчёску, и несколько раз, для порядка, проведя по волосам, поспешила открыть дверь навстречу.
– Хэллоу, мисс… - смуглый кудрявый брюнет снял кепку и вытер нос клетчатым рукавом: - Это школа “Дю-Ма-Гроб”? Дверь заказывали?
– Миссис. Дю Магриб.
– Простите, миссис. У нас в конторе новая “мисс” - пишет, как курица - лапой.
– Правильное название вы могли прочесть на вывеске.
– Простите. Виноват кругом, - развел руками плотник: - Прекрасные волосы, кстати, миссис дю Магриб.
Кэндис польщено улыбнулась:
– Дорогой! Нам дверь привезли!
Ансельм, ухмыляясь в усы, допил свой чай (усвоил, всё-таки, этот обычай!), и, накинув профессорскую мантию, спустился к рабочим.
На улице, рыжеволосый остроносый напарник смуглого - такой шустрый коротышка в тельняшке, руководил разгрузкой огромной чёрной двери. Одинокая пара - мужчина и женщина, неслышно беседовали с возницей, то и дело раскланиваясь с прохожими.
Кэндис накинула шаль, и тоже спустилась во двор.
– Так, где будем ставить дверь, мистер? Если вместо вашей - то надо разбирать кладку.
– Да нет, что вы! Я хочу отгородить наружную арку. Сделайте мне из крыльца - прихожую. А вот здесь будут фальшивые панели со стенными шкафами. Я же их, вроде, у вашей же фирмы заказал?
Кэндис, в радостном возбуждении сбежавшая по ступеням, резко остановилась у поставленной на ребро новой двери. Коснулась рукой холодной чёрной древесины. Искусный узор - лесные духи, страшные демоны, магические создания, и ещё какие-то существа, созданные фантазией резчика. Дверь была огромна, даже лёжа. А плотники тараторили дальше:
– Наши извинения. Не хватает древесины. Эти армейские перевозки вечно отнимают лошадей. Но вы - на очереди, мы выполняем договора, несмотря на войну.
– Военное положение, мистер, никак не войну! - подняв указательный палец, возвысил голос незнакомец, что интересовался возницей.
Все повернули головы в его сторону.
– Юлиан Пайпс, архивариус Тауэра, к вашим услугам, - человек приподнял цилиндр в знаке приветствия перед Ансельмом, и коротко раскланялся перед суетившимися плотниками. За его левый локоть изо всех сил держалась миниатюрная девушка с точёной фигуркой, и лицом, скрытом вуалью.
– Добрый день мистер Пайпс. Я получил вашу визитку. Приятно увидеть вас, так сказать, “в живую”.
– “В живую”. Хорошая шутка. Для нас с вами. Но, как я вижу - дела не ждут ?!
– Да, сэр. Позвольте представить мою супругу - Кэндис.
– Приятно познакомиться, миледи, - безукоризненная рука в безукоризненной перчатке ещё раз сделала жест и подняла безукоризненный цилиндр на безукоризненно точное количество пальцев над безукоризненным пробором: - Юлиан Пайпс, к вашим услугам. Если кого-то потеряете - я могу его найти.
Он улыбнулся - кошачья улыбка на круглом лице в обрамлении пшеничных бакенбард.
– Кэндис Фэллоу, миссис Ансельм дю Магриб,- дочка ведьм церемонно поклонилась в ответ, и, не удержавшись, прыснула: - “Ильян Пайп” - какое смешное имя!
– Юлиан! - спутница архивариуса требовательно дёрнула его за локоть:
– Он вообще мечтает, чтобы его звали Александрос - как великого Македонского! - в тон шутке Кэндис уколола она, сверкнув улыбкой сквозь вуаль: - Милый, представь меня.
– Разрешите представить - моя жена Анна. Воистину, бесценное сокровище среди жен и самый острый язычок в Лондониуме. Наверное, вам будет интереснее общество моей супруги, чем наши мужские разговоры.
– Разумеется! - ответила женщина, и ещё раз сверкнула улыбкой из-под вуали: - Кэндис, проводишь меня в дом, а то с привычкой моего мужа церемонно раскланиваться с каждым констеблем и мастиффом констебля, я ужасно замёрзла!
– Конечно, и чаем напою! Горячим!
– Горячим?! Да вы - святая!
Утреннее солнце косой завесой туманных лучей разгородило классную комнату на две неравные части. Парты и скамьи, сдвинутые в дальний угол, громоздились в тени каким-то мрачным зигзагом за зеркалом Кэндис, казавшимся в полумраке - дверью в соседнюю комнату. Женщины прошли к узкому стрельчатому окну, где стоял накрытый белой скатертью стол с чайным сервизом на пятерых, гостья сняла вуаль и шляпу, и передала хозяйке.
У Анны оказались рыжие волосы, совершенно такой же непокорной кудрявости, как у Уайти. Только цвета спелого каштана, а не огня, и глаза - не зелёные, а незабудково-синие.
Принимая чашку из рук Кэндис, она с восхищением скользнула взглядом по её причёске:
– Какие чудесные! Наверное, мучение было отращивать?
– А, пустяки! Я их за эти дни запустила - ремонт, медовый месяц. Скоро во все стороны будут торчать, как ведьмино помело. Они же у меня как проволока - хоть канаты вяжи!
С улицы донеслись голоса мужа и Юлиана:
“-- А что с идеей насчёт загородного лагеря?
– Нужно больше золота…”
Анна бережно отпивала горячий чай из чашки, и оглядывалась, сверкая яркими глазами. Кэндис, устраиваясь поудобнее, отодвинула ученическую скамейку в сторону, и уселась, поставив чайник и сахарницу на неё, подальше от выходного платья гостьи.
– А там что? - спросила та, указав взглядом на зеркало, с метёлками трав и чашками Кэндис.
– Это моё увлечение. Валилйские зелья, румяна, снадобья. Духи сделала.
– Ты сама делаешь духи? - удивилась Анна.
– Мужу же не по карману баловать меня. А цветочный аромат сохранить - нехитрое дело. Понюхай, - она подала белую руку (деревенский загар совсем сошел за этот месяц).
– Чудесный запах. Это что за цветок?
– Яблоня. Это моё дерево.
– Яблоня? Да не может быть. У меня перчатки пропитаны яблоневым лаком… - гостья поставила чашку и сняла одну из перчаток: - Понюхай.
– Это не яблоневый цвет. Это яблочный уксус. Яблоня - вот, - она, отклонившись назад, взяла со стола мужа сухую ветку, и легким жестом заставила её расцвести большими бело-розовыми цветами.
– Чудеса… а почему - яблоня?
– Моё дерево.
– Твоё? - непонимающе наклонила голову Анна.
– По старым поверьям Уэльса, яблоня охраняет тех, кто родился под Зимний Покров и в Солнцестояние. Мы с сестрой родились после Рождества. Её назвали - Уайти, ну потому что снег - белый, а меня - Кэндис, потому что праздник и конфеты. Хотели назвать “Лайти”, но побоялись, что Церковь прицепится. А мы же ведьмы. Поэтому “конфеты и праздник”.
Анна зачарованно рассматривала цветущую ветку, оживлённую магией Кэндис:
– Невероятно… я слышала о таком, но даже представить… Ты - ведьма?
– Да. Самая настоящая. Род Фэллоу из Штормглена - мы лучшие травники в Уэльсе
– Штормглен - это рыбацкая деревушка? Море рядом?
– Нет, уже не деревушка. Мы не в самом городе жили, а рядом. Возле Блеквуда. Море - полдня ходьбы, или два часа по баронскому тракту до Штормглена. Там - море рядом.
– Наверное, скучно у нас, в каменном городе, после деревни?
– Да, нет, что ты! Столько всего нового, Лондониум такой красивый… интересно, какой он будет весной, когда распустятся листья.
– Да никакой не будет… - устало вздохнула Анна, уронив ветку: - У нас даже яблони не цветут, что уж говорить… А если, в начале июня родиться, то… какое дерево? По-вашему, по-валлийски? - она бросила быстрый взгляд на юную ведьму.
– Ясень. Эльфийское дерево. Оберег для тех, кто родился в первые дни лета и последние дни осени.
– У меня муж - осенний! Он тоже ясеневый?
– Так обычно и бывает. Самые крепкие браки - под одним деревом.
– А нет, начало декабря… это у нас свадьба под осень…
– Это граб. Он не отличается красотой, но очень пунктуален и точен.
– Да. Он именно такой… - гостья с любовью посмотрела в окно, где их мужья уже вовсю ораторствовали перед собравшимися зеваками:
“- В то время, когда цвет нашей армии, и сам Верховный Маг Мерлин мужественно защищают Стену…
– И Её Величество Королева Виктория! Тот, кто жаждет служить нашей родине, обязан недрогнувшей рукой…”
– Знаешь… - сказала она вдруг после минутной паузы: - А ведь ты можешь иметь бешеный успех. Со всеми этими деревьями, цветами, валилйскими снадобьями…
– Да что ты… мне бы мужу помочь…
– И поможешь. Послушай меня, - Анна прямо взглянула ей в глаза и сказала: – Мне двадцать лет, и шесть из них я потратила на то, чтобы стать наилучшей женой для любимого человека. Чтобы он сделал карьеру, вышел в высший свет и - вывел меня. И что я получила? “Жена архивариуса”! Обо мне вспоминают только в том случае, если нужна старая бумага или древняя бухгалтерская книга из Тауэра…
– Но…
– В Лондониуме всю женскую моду задают пара женоподобных мужчин, изо всех сил изображающих пародию на французов! Ты можешь стать сенсацией месяца, той самой “женской рукой”, которой нам всем не хватало… - сняв вторую перчатку, она взяла в руки ладошку Кэндис: - Девочка, да дамы “высшего света” будут стоять в очереди у твоих дверей только чтобы услышать, как называется их дерево, а потом вернуться и переспросить!
Кэндис покраснела при слове “девочка”.
– А я, наконец-то получу тот статус, которого хотела: - с жаром продолжала Анна: - Давай откроем салон! Назовём его, скажем: “Салон Кэндис и Анны”, или нет, “Лавка Кэндис”, чтобы у тебя был свой заработок с этого - ведь твой муж небогат. Нет, “Лавка Ведьмы”! Ты - обеспечишь своими ведьминскими штучками и тайнами, а я - распущу кое-какие слухи, среди благородных дам.
– Слухи?
– Самые страшные и возбуждающие! Ведьмы, тайны, валлийская магия, приворотные зелья, отравы…
– Ты что! - Кэндис аж просыпала сахар мимо чашки.
– Да никого травить не надо! Придёт к тебе какая-нибудь тощая дворянка за ядом, а ты ей объясни, что яда не надо, а просто сменить духи. Эти интриганки моложе нас тобой, неужели не уговоришь? А если какой-нибудь сорвиголова за ядом для шпаги, так вообще хоть сапожную мазь продавай - они на дуэлях всё равно друг друга насквозь протыкают, никто и не заметит!
– Ты так говоришь… - Кэндис, опустив голову, собирала крупинки сахара с подола по щепотке.
– У тебя есть дар - так бери им удачу за рога. Нам это обоим выгодно - ты найдёшь себе занятие в этом города, а я - получу от “общества” то, о чём столько лет мечтала… По рукам?
– Только мужа спрошу…
“-- Чары для двери какие будете заказывать?
– Да вы что! Это же школа магии! У нас будут собственные охранные заклинания!”
_https://d.radikal.ru/d06/1812/79/7dcc15a94d5d.jpg

Терраморфер-fordragon · Декабрь 16, 2018, 7:19д. п.

Вынужден поработать разделителем глав.
“Новые пользователи не могут оставлять больше 3 ответов в теме”

Пентрагосса-fordragon · Декабрь 16, 2018, 7:19д. п.

8.
…Две женщины сидели у колодца.
Одна - в глухом сером платье скромного покроя, но недешевой ткани, корсете, шляпке, перчатках и лицом под вуалью. Густые чёрные волосы уложены в высокую причёску. Другая - в рваных лохмотьях, шрамах от пыток на теле, пламенеющих сквозь прорехи, следами кандалов на босых ногах и бессонницы на усталом лице. Рыжие кудри свалялись и в беспорядке разбросаны по плечам.
Солнце не светило, не в силах пробиться сквозь плотную череду бешено несущихся по небу туч. Сверкнула молния, высветив на полу узор решетки, закрывающей маленькое окошко в потолке. Поздно пришел далёкий гром, предвещающий грозу. Снова стало темно, только нарастающее зелёное сияние вокруг худеньких лодыжек и костлявой коленки рыжей из сестёр освещало лица.
– Ты стала такой взрослой и красивой, Кэндис… И наконец-то научилась лечить, - сказала она на запрещенном валлийском языке.
– Я много чему научилась. И не всё из этого - доброе… А красавица из нас - ты. Моё… - она убрала вуаль с лица, а потом и вовсе сорвала мешающую ей шляпку: - …лишь ухищрения портных и парфюмерии…
Она врала. Даже в грозовой полутьме её обрамлённое блестящими, подобранными у висков волосами лицо с крепкой челюстью было прекрасно красотой взрослой женщины.
– Ты всё ещё припоминаешь мне те комплименты, которые наговорил мне твой муж в нашем детстве? - Уайти засмеялась и ойкнула от боли, схватившись за коленку: - Вечно мои ноги во всём виноваты… А помнишь, как на свадьбе на моих коленках мы из твоей фаты зёрнышки вычёсывали?
– Помню, - улыбнулась Кэндис: - Где наши парни теперь? Билли Смит или Шерп тебе предложения делали?
– Оба! - снова рассмеялась, забыв про раны, старшая сестра. Ей очень шли ямочки на щеках, когда она так заливисто, запрокинув голову, хохотала: - А я им припомнила все дразнилки, с самого детства! Шерп стал нелюдимым потом, только подарки дарил, молчал и смотрел так долго исподлобья. А Билли за мной ходил, как привязанный, всё извинялся… Он пулю в грудь получил… ответил по-валлийски на вопрос британца… - улыбка соскользнула с лица девушки. Беззвучно залив сестёр светом мертвечины, сверкнула молния.
Кэндис крепче сжала челюсти. Сняла перчатки, бережно повернула лицо сестры к себе. Слова потонули в грохочущих раскатах запоздало пришедшего грома.
– Кэндис? - не поняла Уайти.
Сестра отвела взгляд. Положила руки ей на плечи.
– Ты - очень хорошая и добрая. И… вряд ли Билли был бы рад, узнав, что воспоминание о нём прогнало улыбку с твоего лица. Она ведь так тебе идёт…
– Кэндис!.. - Уайти вымученно улыбнулась, снова поморщившись от боли: - Подумать - как же я смогла жить без тебя. Сколько раз мы ругались из-за твоей самоуверенности, а когда ты уехала, мне так не хватало твоего: “сделаем так, потому что я сказала!”.
– Да я вовсе не такая! - сбилась с заклинания от удивления младшая сестра.
– Такая-такая! Я, бывало, никак не могу решить, что лучше, а ты приходишь - и сразу говоришь, как надо.
– Это потому что у тебя ветер в голове. И… знаешь, здесь, в Лондоницме мне так не хватало твоего свежего ветра. Здесь всё такое правильное… и никто не ходит по неположенной стороне улицы.
– Здесь всё другое, - вздохнула Уайти, наклонившись к ногам, чтобы проверить раны: - Здесь даже песни поются не под пение птиц, а под цокот копыт по мостовой, - она выпрямилась, и снова взяла руки сестры в свои: - Здесь не говорит “чужедальний” - только “чужой”, и любого кто говорит по-нашему - убивают. И никто не видит в этом плохого. Здесь считают, что небо, море, и даже яйца дрозда - одного цвета.
– Здесь всё серое, - вздохнула Кэндис, крепче сжимая сестрёнкину ладошку: - И небо и вода… и даже дрозды, наверное. Сажа и дым пропитали воздух, и когда дышишь этим, всё покрывается копотью изнутри - и глаза, и мысли и сердце… это уже не отчистить.
– Неправда! - в порыве она прижала руку младшей сестры к своему сердцу, и молния на миг сделала иссиня-белой всю панораму: - У тебя очень большое сердце Кэндис, ты вот, меня спасла… нет у тебя никакой копоти… - отставший гром заполонил собой высокие своды тюрьмы, а Уайти продолжала: - …как наша лампа со светлячками… помнишь её?
– Помню.
Уайти вздохнула, всхлипнув, удерживая набегающие слёзы:
– Когда умерла мама… эта лампа упала и разбилась. И все светлячки вылетели, взвились таким клубом над кроватью, - слёзы всё-таки не удержались, полились по щекам: - И мне казалось, что где-то, среди них, взлетела и летает по комнате мамина душа…
– Уайти…
– Отец три дня не давал её забрать и в комнате прибираться… пока они все сами не разлетелись.
Кэндис закрыла глаза, с усилием вздохнув. Надо постараться не заплакать, иначе из тюрьмы не выйти.
– И твоя душа, и моя - такой же светлячок, как у матери. Они не могут закоптиться. У нас же такая мама!
Кэндис сглотнула тяжелый, горький комок:
– Как отец? - на этот раз молния была короткой, слабенькой.
– Где-то в Блеквуде… он жив, я знаю это. Что-то страшное пришло оттуда, когда началось восстание, он взял книгу заклинаний и оружие - и ушел.
– Как - ушел?
– По ночам кто-то бродит вокруг нашего дома и могилки матери. Я даже дверь не закрывала… - гром пришел вовремя и заглушил рыдания.
Младшая сестра прижала к груди старшую, обняла, погладила пушистую рыжую копну кудрей:
– Я так хотела бы быть с тобой в это время, родная. Знаешь, - она заглянула в глаза сестры: - У меня здесь есть подруга. Такая же рыжая как ты. Только глаза синие. Я так мечтаю вас познакомить…
Рыдания чуть утихли, Кэндис, вспомнив о времени, глянула на истерзанные ноги Уайти:
– Пора, - она наклонилась к своей сумочке, и достала мешочек, несколько бутыльков и ключ: - Это разрыв-трава, на стене будет белый крест, положишь туда. Это - когда вынырнешь, намажешь ноги и ладони, чтобы сбить собак со следу. Это - чтобы дышать под водой. Ещё оно притупит обоняние, чтобы ты не задохнулась от вони в нечистотах. В канале увидишь ржавую решетку с чертой красным кирпичом над верхним углом. Открой этим ключом, потом осторожно закрой. За ней будет кувшин с водой, чтобы вымыться и новая одежда.
Уайти засмеялась:
– Ты… ты неисправима, Кэндис! Ты всё предусмотрела!
– Не так уж и всё. О том, что тебе могут переломать ноги, я всё-таки не подумала.
Сёстры разжали объятия:
– Ты сама-то как выйдешь? Они не проснутся?
– Нет, не бойся. Здесь почти все либо сами обязаны мне, либо их жены. Я справлюсь.
Уайти оторвала ленточку от одежды и, подвязав волосы, перемахнула ногами в колодец. Чуть задержалась на первой скобе, ведущей вниз:
– Кэндис… Повстанцы не простят твоему мужу то, что он сделал. Будь осторожнее и сама и береги близняшек.
– Не переживай. Я со всем справлюсь. Мы же - ведьмы!..
_https://c.radikal.ru/c33/1812/95/d2e394527214.jpg

Терраморфер-fordragon · Декабрь 16, 2018, 7:23д. п.

Андед-разделитель спешит на помощь!

Пентрагосса-fordragon · Декабрь 16, 2018, 7:24д. п.

9.
…Гроза не дошла до города, только ночной дождь, тоже овдовевший - без грома и молний, мглистыми линиями расчерчивал крохотные облачка света вокруг фонарей и блики от окон на мостовой черного Лондониума. Чёрные струи молотили по чёрному зонту, чёрное платье облегало тело, вуаль из чёрного крепа скрывала лицо. Под стук каблуков чёрных туфель Кэндис дю Магриб возвращалась в ставшую столь одинокой и пустынной лавку. Яростный и кричащий пламень восстания, что взметнулся над страной, отгорел и задохнулся сам собой, не повредив власти королевы, только испепелив жизни и судьбы случайно прикоснувшихся к нему. И среди этих жизней были три, особенно дорогие дочке валлийской ведьмы.
Чёрная в ночи мокрая булыжная мостовая, по которой стучали каблуки юной вдовы, мало походила на тёплый пепел под босыми ногами в день посвящения, но она тоже вела к поворотному пункту жизни. Только ни сестры рядом, ни зелёной дорожки жизни, на которую можно было бы свернуть, если бы стало очень страшно.
Тьма, бегущая от ограждённых несокрушимой границей света фонарей, стекала к мостовой, таилась меж булыжниками, спеша за каждым шагом, срывалась с каблуков, вместе с сыростью протекала в пальцы ног и добиралась до немеющих коленок, скользя судорогой по бёдрам. И дальше, ближе к дому, тьма не редела, наоборот, становилась гуще и раскрывала объятия…
…Фонарь у вывески школы она не зажигала с самых похорон, поэтому светила только лампа у крыльца. Там, возле двери родного дома, сгрудившись за границей освещенного полукруга, стояла группа мужчин и женщин одетая в мокрые, и поэтому кажущиеся новыми плащи. А на лестнице, перед дверью, в самом центре косого из-за ступенек круга света, опираясь обеими руками на трость, в светло-лиловом костюме и плаще, стоял, как всегда безукоризненный, мистер Пайпс.
– Доброго вечера, вам, мисс дю Магриб. Или, может быть, уже “доброй ночи”?! - он приподнял двумя пальцами в безукоризненно белых перчатках безукоризненно мокрый цилиндр и улыбнулся мягкой, кошачьей улыбкой на круглом лице, обрамлённом безукоризненно мокрыми пшеничными бакенбардами.
– Недоброго вечера вам, Ильян Пайп, - вздёрнув подбородок, так, что под короткой вуалью забелела часть лица, одними губами произнесла Кэндис: - Не слишком ли позднее время для соболезнований?!
Круглое лицо Юлиана передёрнуло в гримасе раздражения, и оно потеряло свою безупречность:
– Я же множество раз просил Вас, миссис дю Магриб, не называть меня вашей кличкой.
– Я тебя и “Ильяном” - то зову только в дань уважения к памяти Анны, мерзавец. Ты столь же невыносим, как эти дудки.
– О, я вижу, тебя всё ещё злит наша милая семейная шутка? - лицо Юлиана вновь восстановило свою симметричность: - Соболезнования уже были сказаны, просто вы, дорогая вдова, предпочли пропустить их мимо ушей. Теперь же, я, как обещал, пришел забрать не принадлежащее вам имущество Школы.
– И привели с собой банду головорезов? - ведьма бросила сквозь вуаль полный презрения взгляд на прячущих лица в тени спутников бывшего компаньона мужа: - Высокого же вы обо мне мнения.
– О, нет, это не головорезы, это достойные магистры и аколиты. Впрочем, головы отрезать они тоже умеют мастерски. Но они сейчас здесь не для столь грязных дел, а чтобы немедленно прийти к владению незаконно присвоенной вами нашей собственностью.
– Угрожаете, мистер архивариус? Что это за присвоенная мной собственность, о которой я ничего не знаю? - сложив зонт, она обошла мужа Анны по лестнице и уже стояла спиной к двери, заставив Юлиана встать точно под фонарь. Вертикальные тени на лице лишили его физиономию последних капель привлекательности.
– Ну, как же. Этот дом. Здание школы, уважаемая миссис дю Магриб. Он никогда не принадлежал ни вам, ни вашему покойному мужу. Это НАША собственность, которую вы занимаете незаконно.
– О каких законах вы можете говорить, придя сюда со всей шайкой-лейкой? - Кэндис сделала шаг, ступив на ступеньку ниже, и наклонившись к самому уху Пайпса, громко шепнула, откинув вуаль: - Вы же сами устроили все документы на этот дом, как там говорили? “Чтобы комар носа не подточил”?! Так зачем же вы, милый Ильян, вспоминаете про “законы”?!
Она откинула голову и громко рассмеялась. Серые безликие фигуры за краем круга света возбуждённо зашевелились. Юлиан сделал резкий жест рукой - и они утихли:
– Вам множество раз, дорогая Кэндис, было предложено вступить в наши ряды, но вы предпочитали высмеивать наши цели и маяться своими женскими безделушками, - заговорил он жестким тоном, и тени на его лице задвигались как живые: - Вам это прощалось… только потому, что вы были слишком ценны для всеми любимого Ансельма. Но сейчас его нет, и ваша ценность, как наша терпимость по отношению к вашим причудам равна… - он щелкнул пальцами: - Нулю.
– Вам мало того, что вы сгубили моего мужа? Теперь вам ещё надо посреди ночи выгнать бедную вдову на улицу? Под проливной дождь?! Хорошенький же вы друг моему мужу!
– О, не надо давить при нас на жалость - нам это смешно. И не надо взваливать на нас грехи ваших сородичей-повстанцев - мы и без этого отпетые грешники, - мистер Пайпс улыбнулся, и глубокая тень легла на его подбородок: - Если бы валлийцы не избрали столь варварский способ для мести, вы бы сейчас молились на наше общество, а не бросали взгляды, полные неумного презрения.
– Молилась? На вас? Чтобы вы, сделали с Ансельмом то же, что и с Анной?!
Юлиан наклонил голову, и, стащив мокрый цилиндр с седого ёршика волос, рассмеялся:
– Да что же вас так нервирует судьба моей нерадивой женушки, миссис дю Магриб? Поверьте, сейчас она куда счастливее, чем вы можете представить даже в своих самых дерзких мечтах. Впрочем… - он посмотрел искоса на отшатнувшуюся вдову: - Можно ведь всё продемонстрировать вам наглядно. И заодно разом решить все остальные проблемы, касающиеся женского упрямства…
Он взметнул руку в перчатке. Кэндис сдавлено вскрикнула, почувствовав Тьму, ударившую смрадным ветром в лицо, проникшую в неё сквозь вуаль, в рот, ноздри и уголки глаз. Грудь задеревенела, перестав дышать, чужая воля развернула лицом к двери и заставила достать ключ. Двойной оборот - и она вошла внутрь, пряча ключи, и чуть более широким шагом поднявшись по лестнице прихожей к внутренней двери, мимо полуоткрытых дверок пустующих стенных шкафов.
Мистер Пайпс вошел следом.
– Отлично. Всё-таки, деликатность с женщинами - гиблое дело. Надо было сразу начинать с этого - не потеряли бы столько времени.
Кэндис развернулась на верхней ступеньке и откинула вуаль с лица. Мистер Пайпс остановился, напрягшись, встретив взгляд её ярких, зелёных глаз, почему-то отчётливо различимый в полумраке прихожей.
– Ах… да… как я мог забыть. На редкость полезная особенность вашей входной двери, - усмехнулся он: - Но, любое развеянное заклинание можно наложить повторно… - он поднял руку, и сгустившаяся Тьма снова заклубилась на фоне белой парчи.
– Инспектор, - громко сказала Кэндис: - Вам достаточно?
– Вполне! - раздалось из стенного шкафа, и в полутьме коридора оглушительно грохнул выстрел. Тесную прихожую затянуло дымом, а когда он развеялся, мистер Пайпс, с беззвучно разинутым в крике боли ртом, валялся на полу, держась за простреленную руку, в окружении вынырнувших из шкафов фигур полицейских.
Поджидавшие снаружи сообщники архивариуса бросились, было врассыпную, но из тёмных переулков вступили закованные в чёрные латы королевские стражники и сомкнули щиты, пресекая пути к отступлению. Сразу же зажглись уличные фонари, залив мокрую мостовую газовым светом.
– Именем Королевы Виктории! - прогремел над улицей сильный мужской голос: - Вы арестованы по обвинению в измене Короне, колдовстве, некромантии, чернокнижию и пособничестве Дьяволу! Бросайте оружие и держите руки на виду! Сопротивление бесполезно! Господь наш Христос хранит нас!
Один из сообщников не выдержал и бросился на инспектора, высоко воздев руки, меж которыми клубилось зелёное пламя. Стоявший ближе всех констебль взмахнул саблей, и руки колдуна, охваченные тем пламенем, который сами держали, полетели на землю. Другая - женщина, оглушительно вереща, бросилась на стражников, набрав в руки полные горсти тьмы - латник в цветах Королевской Гвардии только смерил её взглядом сквозь смотровую щель шлема, и, перевернув щит, резко и жестоко вонзил острый конец в раззявленный рот. Раздался противный звук лопнувшего черепа, на сгрудившихся арестованных брызнуло мелкой кровавой моросью, и что-то белесое круглым мячиком пролетело меж сапог и туфлей к ногам инспектора.
– Ваше чернокнижие бессильно! Эти люди благословлены Церковью Христовой! Сложите оружие и ваши нечестивые инструменты, если не хотите, чтобы ваша богомерзкая жизнь закончилась тут же, без последнего покаяния! Сержант, любому, кто шевельнёт пальцем - отрубать руки, раскроет рот - вышибать зубы!
– Так точно, сэр!
– Инспектор, не забывайте, что я говорила вам о камнях душ, - сказала спустившаяся к выходной двери Кэндис.
– Не волнуйтесь, миссис, на службе Короны есть знатоки запретных ритуалов. Так дёшево они нас не проведут. Трупы тоже связать!
Кэндис надела шляпку и вновь спрятала лицо под вуалью.
– Ну, так что, инспектор, раз моя часть договора выполнена, что насчёт моей маленькой просьбы?!
– Ладно, леди. По рукам. Королевская Полиция умеет держать слово.
– Вам обязательно повезёт, инспектор, - очаровательно улыбнулась дочь ведьмы.
Полисмен кивнул, хмыкнул в усы, напяливая котелок и перчатки. Из лавки вышли последние стражники, попрощавшись с хозяйкой. Мистер Пайпс, уводимый двумя дюжими констеблями, обернулся и, улыбнувшись краешком губ, сказал:
– А ты и правда - ведьма.
– Да! - ответила вдова и захлопнула дверь. В неверном свете газовых фонарей, разом, всей улицей, моргнувших, словно от налетевшего ветра, показалось, что резные демоны чёрного дерева на двери плотоядно усмехнулись…
_https://b.radikal.ru/b17/1812/12/b6460090df84.jpg

Терраморфер-fordragon · Декабрь 16, 2018, 7:26д. п.

Всё зло от андедов. Вы сейчас в этом убедитесь

Пентрагосса-fordragon · Декабрь 16, 2018, 7:29д. п.

…Одинокая женщина шла по лесу.
Чёрный, безумный ветер, посланный в предвестие разрушения мира, налетел на лес и потерял силу, словно остановленный чьей-то волей. Притихшие птицы начали свою трескотню на ветвях, вновь зашептали голоса среди ветвей.
Женщина шла по лесу. Остатки безумия ветра трепали её плащ, обрисовывая давно уже не девичью фигуру, закутывали в чёрное полотно, как ласки ревнивого мужа. Твёрдые дорожные туфли безжалостно мяли умирающую под октябрьским холодом траву, ещё не утратив блеск дорогой кожи от поздней росы и раннего инея; руки, затянутые в чёрный бархат перчаток отводили посеревшие ветви с пути; лицо, и без того утопающее в тени под капюшоном, скрывала плотная вуаль.
– Кэндис, Кэндис, стой, что ты делаешь!.. - срывался в шепоте на запрещенном валлийском языке такой ещё молодой голос Уайти.
Солнечные блики стремились следом по лесу, вызывая рождение новой листвы, роняя дожди лепестков, сами собой, складываясь в очертания летящей юной девичьей фигуры - без одежд, в одном только щебете птиц и отражении солнца на зелени листьев.
Кэндис распахнула плащ. Тяжелая чёрная коса, заплетённая синей свадебной лентой, спускаясь из-под капюшона, лежала на обтянутой тесным траурным платьем груди и мешала дышать против ветра.
Сотканная из лесной весны фигура приблизилась, приняла очертания сестры, ветки с солнечными лучами сложились в знакомое лицо, юная листва стала непослушной шевелюрой, заалевшей маминой рыжиной под дыханием осени.
– Остановись, сестрёнка! - взмолилась она, не касающаяся земли пальцами ног: - Не ходи! Не смей!
– Поздно, - ответила она на языке британцев.
Ветер вновь зашумел над ними, кружась и ломая кроны за границами взора. Кэндис откинула капюшон, под ним оказалась маленькая шляпка, на которой и держалась вуаль. Порыв ветра сдул вуаль в сторону.
– Что ты делаешь! Вспомни наши клятвы!
– Я уже давно дала другие. И заплатила больше.
– Сестра…
– Не напоминай мне об этом. Не говри на этом языке. Не делай мне больнее, чем сейчас.
– Помнишь… наши светлячки? Как они жили в банке, как…
– …как разлетелись, когда умерла мать. Я не помню этого, ты забыла - меня не было, - она перевела дыхание: - …у её смертного одра.
– Всё равно! Помнишь, как ты говорила, что наши души - как те светлячки! Что никакая грязь и копоть не потушит их!
– Это говорила ты. Говорила на языке, за который убивали. А я говорила, что Лондониум таков, что, не дыша копотью, в нём не выживешь.
– Но… ты не можешь! Твое сердце - копия моего, оно сильнее любой копоти!
Облака поднялись выше и солнце последним, отчаянным лучом пробилось сквозь тьму, идущую по вышине.
– Прости… один светлячок не развеет всю тьму. Слишком часто она приступала, слишком часто приходилось зажигать свечи и лампады. Они коптят, и… - она перешла на британский: - Копоть победила. Светлячок умер. Здесь, - она с силой рванула платье на груди: - Один лишь пепел.
– Из пепла тоже вырастает новая жизнь! Это не боль, это надежда! Помнишь, чему учили наши мать и отец? Это же говорят и эльфы! Забудь обо всём, пойдём со мной, ты научишься тому же, что знаю я!
Шевельнулись ветви, и почки, замершие в ожидании холодов, набухли зелёным цветом.
– Пепел… это был мой путь. И он должен был этим закончиться. Уйди, Уайти, иди по своей зелёной дороге, танцуй под пенье птиц, любуйся цветением цветов. Я поворачиваю в другую сторону. Туда, где птицы улетают на юг, а зелень обращается в золото и идёт по звонкой цене на рынке…
Птицы умолкли.
– Правый путь - это вовсе не путь смерти! Опавшая листва согревает землю в зимние холода, пепел удобрит новые ростки, и по весне они всегда всходят вновь!
Тьма опустилась на лицо Кэндис, как вуаль, скрыв блеск её зелёных глаз:
– …только если в земле есть семена цветов новой весны. В моей груди все семена сгорели. Не напоминай о том, что не сможет зацвести никогда.
– У ведьмы - да не сможет зацвести?! Да выйди на свет, брось свою тьму, нам даны те силы, которые возвращают жизнь!
И в ответ на её молитвы - яркий луч солнца пробился сквозь тучи, заставил зазеленеть траву у ног Кэндис.
Подул холодный ветер, луч золотого света угас, и не по сезону зазеленевшая трава покрылась октябрьским инеем.
– Ты не знаешь, что такое Тьма, сестрёнка… довольно… хватит красивых слов. Чтобы остановить меня - их недостаточно.
– А как же клятвы ведьм? “Хранить урожаи и оберегать лесного зверя!” “Видеть мир глазом птицы и зверя?” “Слушать голоса трав и делить боль безголосых”?!
– “Различать благо - от вреда, служа по справедливости, и нигде не допуская ущерба”… а я и взяла на себя боль - имеющих голос… - фраза на языке горожан прервала журчащую валлийскую речь, тьма, поднявшаяся от живота, ударила в сердце, локоть, соскользнула с её руки, как перчатка, и рассыпалась о грудь сестрёнки облаком чёрнокрылых мотыльков. Уайти вскрикнула, и крик захлебнулся под шуршанием сотен жестких крыльев. Чудный портрет лесными красками, в её полный рост, пожух и рассыпался сухим ломким хворостом об вымытую дождём палую листву под ногами. Осталась только тьма, густая как бездонный омут, обрамлённая светящимися гнилушками, с ползающими по ним ненасытными толстыми червями, тянущими за собой паутинно-шелковый след. Кэндис захлопнула плащ, и, набравшись мужества, шагнула в развёрстую темень портала.
_https://a.radikal.ru/a16/1812/5f/421965acef7c.jpg

…Он ждал её у колодца - ссутулившаяся фигура в грязных бинтах, опершаяся об колдовской посох, украшенный головой Анубиса. Освободившаяся от оков туч Луна ярко сияла на металле.
– Я пришла, глашатай, - сказала Кэндис, выходя из тьмы и протягивая ему тщательно упакованный флакон и бумаги.
– Что это? - поинтересовался он, костлявыми пальцами с остатками плоти принимая дар.
– Экстракт мандрагоры, и копия записей Креннана Аранаса с подробной инструкцией изготовления. Роздано всем алхимикам и фармацевтам города, с королевским приказом исполнить заказ, не откладывая.
– Хм… экстракт мандрагоры… - сказала живая мумия, задрав безносое перебинтованное лицо и разглядывая флакон на просвет в луче неверного света октябрьской Луны: - Кто бы мог подумать… а ведь сказки говорили об её способности усмирять оборотней… он действует?
– Все запасы в городе конфискованы, те, кто упорствовал - получил латным кулаком в зубы. Если бы не действовало, так бы не торопились.
– Вы не пострадали, миледи?
– Я знаю, когда упорствовать, а когда заключать сделку.
– Похвально. Именно эта черта вашего характера и привела к нашему обоюдному сотрудничеству. Хозяйка Нижнего Мира будет довольна вашей службой…
– Договаривайте. Время идёт. А мне и смотреть-то на вас противно.
– Не нравится общаться с живыми мертвецами? Мне тоже эта часть жизнедеятельности отвратительна, - Глашатай взвесил на руке пакет, и закончил, глядя светящимися сквозь бинты глазами-гнилушками в зелёные глаза ведьмы: - Но это стоит золота, но никак не нашей сделки. Подумайте, какие можем мы понести убытки, если вы чуть более разумно воспользуетесь запрошенными вами льготами.
– Экстракт выдают в малых дозах для спасателей - тех, кто ещё эвакуирует город…
– И?
– … и большие партии - бочонками, везут в Бристоль. Обывателям приказано освободить дороги для королевских курьеров, снабжать их лошадями и подводами и не допускать задержек.
– Бристоль?
– Большой порт на юго-западе. Надо тщательнее изучать географию мира живых, раз решили его завоевать.
– Благодарю. Посланница Ан-Ноферет будет заинтересована в подобных сведениях, - пакет с записями и флакон с мандрагорой исчезли в между бинтов мумии.
– А что с нашей сделкой?
– Согласен. Хоязйка Нижнего Мира держит слово. Можете быть спокойны - когда столица британцев падёт перед Бессметртной Армией, ни один из Познавших Вечную Жизнь, не переступит порога вашей лавки, и не причинит ущерба лицам, укрывшимся под вашей кровлей, - он изыскано поклонился, демонстрируя знание дворцовых манер перед дочкой уэлльской ведьмы.
– А оборотни? Что с оборотнями?
– Можете шить из них ковры, шапки… варежки, или даже воротники. Хозяйку Нижнего Мира не волнует целостность их шкурок и последствий не последует. К тому же - женщине, что в одиночку прошла три кордона охраны, не вызвав тревоги, нахальные шавки, сбежавшие от Анубиса, вряд ли составят проблемы.
Он сделал шаг назад, и растаял в воздухе, оставив наэлектризованный арканой воздух в лучах луны. Кэндис вздохнула, и тьма, струившаяся за ней плащом, поднялась крыльями ночного мотылька и укрыла её, как кокон. Он был не прав… к этому колодцу она прошла не в одиночестве. Только возвращалась - одна…
_https://a.radikal.ru/a06/1812/5e/63f768a242e5.jpg
_https://b.radikal.ru/b27/1812/0a/d67a564f1d8b.jpg

Терраморфер-fordragon · Декабрь 16, 2018, 7:35д. п.

Предыстория семьи (уже моего авторства)

Прелюдия. Левая - Сторона Сердца, Правая - Сторона Руки.

– Асмодеус, сын Фэллоу! - грохнула мать тяжелым посохом по старому паркету их дома.
Ох уж эти новые порядки. Когда отец нынешнего короля объявил о принятии веры в Свет, как государственной религии, и заложил в гордой столице самый западный из великих соборов - Собор Заката, всем подданным было ненавязчиво рекомендовано выбирать детям лордеронские имена из новой веры. А не подчинившимся грозил отказ в судопроизводстве и признании гражданских и имущественных прав. Поэтому даже, здесь, в ведьминском краю, в тени Блеквуда, где Старые Обычаи сильны до сих пор, быстро забыли простые имена для сыновей. Девочкам было попроще - женщине не надо говорить ни с судьей, ни с приставом, ни со сборщиком налогов - так что дочерям до сих пор давали имена в честь того, что было дорого их матерям. А вот фамилии прижились плохо. Не любили южане так носиться с родословной, как на чопорном Севере, и слышать типично штормгленское обращение “сын такого-то” рядом с именем деда было смешно.
Он и улыбнулся.
– Ты смеёшься надо мной, позор чрева моей сестры?
Асмодеус Фэллоу - худощавый тёмноволосый юноша во френче столичного студента. Длинная чёлка падает на глаза, взгляд решительный, башмаки начищены. Напротив него его мать - вернее мачеха, тётка, сестра его мамы. Тёмноволосая, как и он, крепкая в кости, необычайно сохранившаяся, для своих сорока семи лет. Сидит на резном кресле из дуба, одета в чёрное платье ведьмы-главы рода.
Справа, на подоконнике узкого стрельчатого окна сидит его брат Вакхус - старший. Полнеющий, кудрявый, но рано начавший лысеть молодой человек, года на два его старше, уже вышедший “в люди” городской коновал Штормглена. Слева, за прялкой, его сестра - Руби. Тоненькая и гибкая девушка лет шестнадцати, яркие зелёные глаза, хорошо подчёркнутые всё-таки не в тон попадающими изумрудами в серёжках, жемчужная нитка на шее, толстая рыжая коса с прямым пробором, красивые холёные руки с накрашенными ногтями. И, наконец, позади - ещё одна сестра.
– Хоуп… ты так ничего и не скажешь, несчастная плакса?
Сестра-близняшка Руби. Чтобы их не путать, в семье давно заведено чтобы Руби ходила с косой или причёской, а Хоуп - с распущенными по плечам огненными кудрями. Тонкие лодыжки. Платье с оборванным подолом, не скрывающее коленок. Руки, тоненькие хрупкие руки с длинными искусными во всяком деле пальцами, скрывшие лицо в ладонях.
– Моё позорище, наивно думающее, что ему удастся скрыть плод своего кровосмесительного греха от лучшей акушерки страны? Оно до сих пор не обрело дар речи?!
– Мама…- всхлипнуло под ладошками.
– Я тебе не мать! Коли ты выбрала ложе моего пасынка - я тебе мачеха! Ибо мать мужа идёт впереди матери жены, а раз у того, с кем ты согрешила, нет матери, и я, добрая сестра взяла воспитание этого позора нашего рода на себя - значит ты тоже такая же приблудная шваль в нашем дому, как и он!
Хватит. Асмодеус посмотрел на Хоуп, уже не могущую ответить, и вышел вперёд:
– Тётушка, может достаточно? Сестрёнка вовсе не желала этой встречи, - он постарался изобразить как можно более мерзкую улыбку: - Просто я оказался пьян, а она - слаба…
– И сколько раз она оказалась так “слаба”, позвольте узнать, две жертвы милосердия к убогим?
– Только раз… - всхлипнула Хоуп.
Асмодеус вздохнул. Хорошо, сестрёнка выдержала. А ему надо ещё более мерзкую улыбочку:
– Зачем мне, которому по карману любая столичная шлюха, повторять подобные эксперименты с сестрой? Немного радости пользовать бревно, да ещё и царапающееся. Пришлось даже двинуть в глаз, чтобы помягче была.
– Так значит, тот синяк у Хоуп - было твоих рук дело? - начал свою роль Вакхус, изображая кипение от гнева.
– Не называй её по имени, сынок, - приостановила его движение жестом мачеха: - Она недостойна твоего милосердия. А ты, значит, деньги собранные всем нашим кланом, тратил на столичных шлюх, а не науку? И чему же ты тогда учился?
– Он и сам этот фингал больше всех хотел вылечить, - вступила со своей частью пьесы Руби, поглаживая жемчуг на шее: - Мерзавец, следы заметал!
Брат ответил ей в меру любезной улыбкой. Кузина свою плату отрабатывала.
– Дочь, ты ближе всех была к виновнице. Ты что-то видела, что скрыла от матери?! Отвечай! - и чуть более миролюбиво: - Не накажу…
– Да бедняжка ходить не могла толком! - мило наклонив голову, перевешенную косой, начала свою сказку Руби: - Он, видать, на ней живого места не оставил! Запугал, как пить дать! А что я ещё разгляжу?! Она же целительница, получше меня! Всё пряталась, ничего не показала!
– Я умею лечить, - опустив наконец-то руки, твёрдо сказала Хоуп. Асмодеус залюбовался ею - тоненькая, хрупкая как тростиночка, она твёрдо смотрела своими бедовыми зелёными глазами прямо в грозные очи матери: - Я Фэллоу. Из Штормгленских Фэллоу. Нет лучше знахарей чем мы, на южном побережье.
Мать встретила вызов гордым профилем:
– Больше нет. Не было бы столь явно заметного “последствия”, развлечений твоего кузена, - она указала посохом на уже заметный, под платьем с оборванным подолом, живот: - Не прославилась бы ты им на весь город, и, наконец, не скрывай ты этого от своей матери - я была бы милосердней. Аборт тебе делать не буду - никогда не брала себе на душу этот грех! И тебе не дам! Иначе ты не познаешь цены своей ошибки. Ты родишь двойню, как все женщины нашего рода. А чтобы и ты, и твой мерзавец-брат, во всей силе ощутили, какой удар они нанесли роду Фэллоу, я, проклинаю вас обоих! - глаза и навершие посоха мачехи, засветились лиловым светом.
Этого никто не ожидал. Руби и Вакхус шарахнулись к окну, Асмодеус сделал шаг, закрывая собой сжавшуюся Хоуп. Чуть погодя сестра вцепилась тонкими пальчиками ему в плечо. Закрылась, доверяя.
– Нет, вам этого мало, - продолжала ведьма-мачеха и тёмные, не седеющие локоны развевались вокруг её лица, словно от невидимого ветра: - Слушайте же! Отныне ты, мой негодный пасынок, не смеешь больше чем на сто шагов удаляться от жертвы своей похоти - иначе обоих вас разобьёт паралич! Пусть будет тебе уроком забота о той, кого ты должен был беречь как зеницу ока! - Вокруг потемнело. Могучее проклятие пробудившихся древних сил словно вытягивало Свет из окружающего мира: - А тебе, негодная дочь, я предрекаю - когда твои дети вырастут, и ты увидишь, что они столь же похотливы как твой брат, и слабы в своих желаниях как ты - пусть за каждый поцелуй, за каждый акт “слабости” перед похотью, по их ли вине, или нет - ты, мерзавка, познаешь старость, подкрадывающуюся к тебе раньше срока!
Фиолетовый вихрь, похожий на рой ночных мотыльков, сорвался с посоха и, пронзив насквозь Асмодеуса, разбился о грудь Хоуп, оставив грязные пятна - словно от раздавленных гусениц, на их одеждах. С Ведьмой Чёрного Пути шутить не стоило.
– Если ты воспитаешь их любящими мать - то ваш позорный род прервётся. Если же нет - ты познаешь, какова неблагодарность детей!
– Хо-хо-хо. Матушка, а меня же ты наградила! - нашелся Асмодеус: - Так, говоришь, теперь у меня будет служанка в лице сестры? Которую я смогу в любой момент проучить, просто отойдя на сто шагов? Прямо, такой подарок…
– Двести шагов, - поправила заклинание ведьма: - И быть её лону холодным к любому мужчине. Так что если захочешь продолжить, пользуясь проклятием сестры своей матери - тебе придётся силой. Тебя же… - она улыбнулась, откинувшись на спинку стула: - Нет, тебя я мужской силы не лишу. Чтобы ты был наказан сам тем же самым демоном, который довёл до беды тебя и твою сестру!
– Тётушка, ну разумеется. Куда же мне без демонов. Я могу идти?!
– Разумеется. Выметайся! И захвати с собой свою сестру - надеюсь, у вас хватит совести попросить какого-нибудь жреца Света обвенчать вас, чтобы дети Фэллоу, пусть и ублюдки, не выросли незаконнорожденными?
– Мама! - спохватился Бакхус. Проклятье они не ожидали - никто не ожидал, поэтому он пропустил свою реплику: - Но Хоуп-то чем виновата? Пусть Асмодеус валит отсюда, что им вдвоём-то делать?!
– Хоуп виновата в том, что прошла с оборванным подолом по центральной улице! Дочь Фэллоу - с оборванным подолом! Ты Хоуп или Шейм? Одно твое имя с этих пор насмешка над всеми нами! Вот - на что мы надеемся?! Прочь! Прочь! Вон отсюда! Ведьмы не отменяют своих проклятий!

…Они в последний раз спустились по крутой лестнице родного дома, по истёртым скользким ступеням из знаменитых чёрных дубов, на которых столько раз играли в детстве - все вчетвером. Асмодеус зажег фонарь, и освещал неуклюжей ныне Хоуп опасную дорогу. Вакхус отстал - вещи Асмодеуса были подготовлены, он только зашел и забрал оба чемодана. Руби вызвалась собрать вещи Хоуп - сказала, догонит на улице. Не то, что Асмодеус не совсем доверял Руби, но очень уж не хотелось оставлять теперь другую сестру наедине с матерью. Слишком велико было для неё искушение. Поэтому взял одну из гарантий её молчания.
На улице Вакхус поставил чемоданы и взял его фонарь:
– Ну что… прости, брат, пожалуйста. Я не ожидал, что мать дойдёт до проклятия.
– Брось, - Асмодеус усадил Хоуп, и, сунув руки в карманы, сам сел на чемоданы рядом: - Никто не ожидал. Мы найдём, как выжить.
– Два лекаря… - улыбнулась наконец-то Хоуп: - В любой деревне будет нам стол и кров. Это не проблема.
– Да и с проклятием как-нибудь разберёмся. Правда, Хоуп?
– Нет… - покачала головой сестра: - С проклятием пока лучше ничего не делать. Мама слишком сильна для нас.
– Ну не сейчас, так потом, - скорчил ободряющую мину Вакхус: - Эх, Руби… как же мы в тебе этого не разглядели….
– Поздно сожалеть. По крайней мере, она получила что хотела, а слов своих она никогда не нарушала.
– Да, на это-то и надежда. Но ведь, если бы не она, этого бы вообще бы не случилось.
– Это Судьба, - сказала Хоуп, смотревшая куда-то за спину Вакхуса: - Спасибо, Руби. Остальное, можешь оставить себе. Тебе ведь подойдут все мои платья?!
Юноши обернулись. За их спинами, бесстыже улыбаясь и кокетливо помахивая объёмистой сумкой-баулом стояла Руби - в ожерелье из кильского жемчуга столичной работы, и сверкая одной серёжкой зелёного изумруда в ухе.
– Хотя бы смени юбку, - ответила она сестре: - Я собрала твои игрушки, туфли и те юбки, которые тебе велики были. Тебе ведь сейчас всё на размер или два больше надо?! Ну, я и не стала тащить то, что не налезет. Тут полотенца, простынь твоя, и деньги за всё остальное. И твой дневник. Не читала я, нет, неужели ты хотела, чтобы мама увидела?!
Братья медленно переводили взгляд с одной сестры на другую. Как они удивительно стали непохожи!
– Спасибо, - хрипло сказала Хоуп, забирая дневник и давая сумке с вещами упасть на дорогу из рук Руби: - Брат. Отдай ей.
Асмодеус встал, вынул руку из кармана и протянул навсегда оставляемой сестре вторую серёжку с изумрудом.
– Спасибо! - показав ямочки на щеках, улыбнулась она и стала торопливо прилаживать украшение. Даже здесь под лучами солнца, камни не очень шли ей. Слишком тёмные для её глаз, которым не хватало глубины и яркости зелени взгляда Хоуп…

…-- Прости меня, пожалуйста, - подала голос Хоуп, когда они, навьючив на себя вещи, отправились вверх по 17-й улице, минуя рыбацкий порт, в котором опять царили шум и гвалт от прибытия очередных лодок с беженцами: - Большей дуры на свете не найти. Обещаю, что… - она сглотнула комок, голос сделался сухим и тихим: - …будет всё. Всё, что захочешь. Я ни слова не скажу. Никогда. Ни за что. Теперь можно.
Асмодеус остановился, и обернулся. Она стояла вся такая тоненькая и хрупкая в лучах заката, готовая как словам насмешки, так и к словам сочувствия. И ей так не шла эта старушечья чёрная юбка.
– Иди рядом, - сказал он, поправляя на плече баул с её вещами: - Ведь если ты споткнёшься - я там не смогу подхватить.
Она догнала, и они пошли вместе. Он долго смотрел на её маленькое ушко, чуть прикрытое рыжим локоном, линии длинной шеи, тоненькие ключицы, в вырезе ворота. Она косила глазом раз, другой, потом обернулась и встретила взгляд.
– Слева, - сказала она: - Как настоящая жена.
Асмодеус улыбнулся, и взял её длинные пальцы в руку:
– А почему нет, Хоуп?! Ведь нам теперь суждено быть вместе. Материнским проклятием.
Она сделала лёгкое движение:
– Конечно же “да”, родной. Просто… всё чувства странны…
Он повёл её дальше. И, правда - слева. Как муж - жену.
С давних времён Гилнеас был не как все. Ходили не по той стороне улицы, верили не в то, что положено, не так ставили ударения во Всеобщем, даже тушеную говядину готовили так, что у соседей из Лордерона глаза на лоб лезли от одного запаха. И супружеский обет - знак верности закреплялся кольцом на пальце левой руки, ближней к сердцу, а не правой - рабочей, как во всех остальных Шести Королевствах. Так повелось от Старых Обычаев: зелёный - путь Сердца, дорога слева, к жизни и возрождению, и чёрный - путь Меча, дорога справа, к гневу и одиночеству. Ни один мужчина Гилнеаса не поведёт избранницу к алтарю правой рукой - как любовницу, а только левой. И юная невеста держит правой рукой, вместо неположенного женщине меча - руку мужа, который с этих пор будет её и щитом и мечом, а левой рукой - своим сердцем, защищая сердце любимого от всех невзгод. Асмодеус в своё время прошел Чёрным Путём, и не ждал что ему, с репутацией-то ведьмовского рода вообще доведётся кого-то вести левой рукой, а сестра… о чём думала сестра?!
Из-за домика с пивной лавкой выкатились два обнявшихся моряка. По одной их походке можно было сделать вывод, что до следующего сбора урожая, запасов дворфийского эля в их городе не останется:
– За Альянс! - пьяно проорали они со своим южным выговором, и, наткнувшись на презрительный взгляд Асмодеуса ,поспешили убраться с дороги парочки.
– Беженцы… - фыркнул он: - Ненавижу…
– Нет, это не они…. Он был с большого корабля. Сказал, что эльф…
– Хоуп, ты же всегда была такой умницей. Как так случилось?!
Она промолчала, смотря на море.
– Прости, - Асмодеус почувствовал себя не в своей тарелке.
– Нет-нет, что ты! Не извиняйся. Это бывает даже с умницами. Потеряла голову, думала, что вот они - крылья, летала, не чувствуя ног. А потом очнулась на земле. И Руби…
– Да. Руби.
Говорить о другой сестре было неприятно. Они поспешили сменить тему:
– Ничего, скоро их отправят назад. Альянс же теперь!
– Думаешь? Говорят же, что демоны уже высадились в Южнобережье.
– Ну, в столице барон Годфри собирает добровольцев в войско Стромграда. А Стромград - дальше Южнобережья. Значит врут.
– В газете писали, что уже никто никуда не пойдёт. Потому что, то ли дворфы, то ли гномы с Орлиного Пика летают на грифонах и не разбирают, кого бьют.
– Да договорятся с дворфами. А Даларан! А Стена Торадина! Эльфы за нас!
– Эльфы… - вздохнула Хоуп.
– Ой, прости…
– Нам самим бы стену какую-нибудь поставить. Чтобы никто не лез.
– Мы можем уехать - куда хочешь. Война не война… даже на войне мы найдём работу.
– Ты забываешь, - она показала на свой живот.
– Ну… деревню подальше. Поближе к глуши…
– Я не буду спорить. Веди.
Они стояли перед собором….

Седовласый жрец новой веры, похоже, был предупреждён об их приходе:
– Благословение Света! Я ждал вас раньше, ребята. Никто не пристал по дороге?!
– Мама прокляла нас, - вздохнула Хоуп: - Кто теперь подойдёт?!
– Я буду молиться о вашем исцелении. Вы вместе?!
– Да. Обвенчайте нас, пожалуйста.
– Но… может, хотя бы голубую ленту невесте дать?
– Не обязательно. Простой обряд, пожалуйста.
– Хоуп, подожди. Надо одну вещь.
– Какую?! Ты куда?!
– Кольца же. Я до дядюшки Стиви, там вроде видел на витрине.
– Не надо, сын мой. У меня есть запасные на такой случай. Вот. Выберите на свой размер.
Жрец вынес из глубин алтарной целую коробку полную колец разных форм и размеров. Хоуп стала копаться и выбирать на руку себе и брату.
– Откуда, отче? Целое состояние!
– Беженцы несут. Жадина Стивен уже не принимает их на обмен, так они жертвуют Церкви. Я же имею родственника в столице, который обменивает выгоднее, чем наш бессовестный ювелир, и возвращаю беженцам, либо деньгами, либо вещами и едой.
– Вы святой человек, святой отец. Можно эти?! Мы заплатим, деньги есть.
– Конечно-конечно. Подойдите к столу. Значит, записываем вас, как…
– Асмодеус, сын Фэллоу, бард Старых Обычаев и хирург с Королевской Лицензией.
– Хоуп Шейм…. публичная девка.
– Простите, дочь моя?
Асмодеус взял сестру за руку.
– Я не хочу… - сказала она, зажмуриваясь сквозь слёзы.
– Не надо, святой отец. Пишите: “Хоуп из Штормглена. Гилнеасская Ведьма”.
– Вы учтите, против воли я вас не обвенчаю. Хоуп?!
– Всё нормально, отче. Простите.
– Берёшь ли ты, Асмодеус Фэллоу, бард Старых Обычаев, в жены Хоуп из Штормглена? Клянёшься ли в верности перед лицом Света, обещаешь ли хранить по заветам Старых обычаев её и Рукой и доверить Сердце?
– Беру. Клянусь. Обещаю.
– Берёшь ли ты, Хоуп из Штормглена, в мужья Асмодеуса, сына Фэллоу? Согласна ли ты поклясться пред ликом Света, хранить его Сердце и доверить Руку, как велят Старые Обычаи?
– Согласна. Клянусь.
– Откройте глаза и поцелуйте мужа, миссис Фэллоу.

Пентрагосса-fordragon · Декабрь 16, 2018, 7:41д. п.

авторы иллюстраций - Нина Сергеева и Ксения KritShel.
Огромное вам спасибо)

Эллагоса-azuregos · Декабрь 16, 2018, 2:04п. п.

Очень классно, зачиталась)

Пентрагосса-fordragon · Декабрь 16, 2018, 5:21п. п.

Спасибо большое!!!)

Тауритель-eversong · Май 1, 2021, 10:39д. п.

Ну вот кто говорит что: “выкладывать нечего, никому простыни текста на ролевом форуме не нужны, никто не читает”. 500+ просмотров и это ещё не первая публикация…

Нэллторн-deathguard · Май 6, 2021, 3:34п. п.

Два года спустя.
Да вы, леди, некромант, хоть и паладин

Тауритель-eversong · Май 6, 2021, 5:49п. п.

Первая глава была написана в 2011 году.
А что плохого в некромантии, Рыцарь Смерти?)